Короли нелегалов

Николай ДОЛГОПОЛОВ

100-ЛЕТНИЙ РАЗВЕДЧИК МУКАСЕЙ НА СВОЙ ЮБИЛЕЙ ВЫПЬЕТ ДОБРОГО ШОТЛАНДСКОГО ВИСКИ

13 августа полковник Михаил Мукасей отпразднует свой сотый день рождения. Его боевая подруга, жена — подполковник Елизавета Мукасей 95-летие справила в минувшем марте. "Труд-7" побывал в гостях у легендарных советских разведчиков.

Уютная квартира в зеленом районе столицы. Стены в портретах знакомых по книгам и фильмам персонажей. Мукасеям, как и почти всем немолодым нелегалам, продолжает помогать СВР. У них вполне благополучные и благодарные дети — заботливая Элла, оператор Анатолий, снимающий фильмы с женой-режиссером Светланой Дружининой.

 — Михаил Исаакович, вы не считали на досуге, во скольких странах довелось потрудиться вам, будучи разведчиком-нелегалом?

 — Во всей Европе, в Мексике. А как легальному разведчику — в Америке. Я же во время войны работал в Лос-Анджелесе под прикрытием вице-консула.

 — И сколько лет прожили под чужим именем?

 — 22 года в одной стране, где были постоянно, а до этого — два года внедрения в другой. Я был назначен руководителем группы людей, работавших в нескольких государствах Европы. Были у нас и агенты из тех стран, по которым мы перемещались.

 — А в каких странах приходилось тяжелее всего?

 — Этого я вам не скажу. Нечего тем людям гордиться. Но сам я все страны помню. В 1936-м, когда все это в моей жизни началось, меня вызвали в одно здание. Там сидели три человека, и один из них, Коротков, как я узнал позже, руководитель нелегальной разведки, спросил: "Нужно ли обязательно быть военным, чтобы стать разведчиком?". Я, работавший в Ленинградском институте народов Востока, честно ответил: "Нет". Коротков одобрительно кивнул. Вскоре меня пригласили в ЦК партии и направили в разведшколу. А после — в США.

 — Вы мне рассказывали о своей дружбе с Чарли Чаплиным...

 — Хороший был человек. И до войны, и во время перед каждым советским праздником я сажал его в машину, вез в студию и записывал его приветственную речь для Советской России.

 — Полезные для разведки вещи он вам говорил?

 — Все повторял, что скоро будет война между Россией и Германией. Удивлялся, что не все у нас в эту войну верят. Чаплин общался с очень большими людьми на самом верху. И многое знал.

 — А когда были уже нелегалом в Европе, чувствовали, что вокруг вас чужое шевеление, повышенный интерес и, не дай Бог, провал?

 — Неоднократно. Однажды вышли на радиосвязь с Москвой и чувствуем — не идет, и все тут. Отказал диод. Сеанс длился дольше, чем обычно, и нас засекли.

 — Как это?

 — На улицы выехали машины-пеленгаторы, и помогло только то, что наш дом находился рядом с их государственной радиостанцией, которая работала во время нашего сеанса с центром. В местных газетах появились угрожающие статьи "о шпионах с Востока, обосновавшихся в нашем тихом городе". На связь с Центром мы несколько месяцев не выходили.

В другой раз я занимался технической обработкой попавших к нам в руки секретных материалов, и техника дала сбой. Нажимаю на кнопку у себя на квартире — отдается даже этажом выше. И к нам под видом соседа пришел чужой человек: что-то у вас не в порядке.

 — Как передавали разведданные?

 — По радиосвязи, тайнописью. Закладывали их в тайники. Иногда наши нелегалы вдруг переставали выходить на связь. И нам приходилось выезжать в другие страны их отыскивать.

 — А если их арестовали, или вдруг они переметнулись на чужую сторону?

 — Если б переметнулись, мы бы с вами тут так спокойно не сидели. Предателей за эти два десятилетия нам не попадалось. Но трудные случаи бывали. Прихожу в одну контору, где вроде бы должен находиться наш нелегал. Огромная контора, много названий, и нахожу по данному мне описанию маленький офис этого человека. А мне говорят, его нет. Секретарша, она его же жена-красавица, намекает, что пора бы мне уходить, никакого дружелюбия не ощущаю. Я проявляю решительность и заявляю: буду ждать. Появляется наш нелегал-испанец, и я предлагаю ему поговорить на улице. Там спрашиваю: "Почему вы не являетесь на встречи с нашим человеком?" Он заявляет, мол, тот мне не нравится, он неприятен, и встреч с ним не будет. Я настаиваю, а он мне: а вы кто такой? Почему я должен вам верить? И тут в нарушение всех инструкций я решаю перейти с ним на русский. И сам вдруг с ужасом понимаю, что на родном говорю плохо, со страшным акцентом, подбирая слова.Но все-таки я этого нелегала убедил.

 — А вообще хоть изредка на русском с Елизаветой Ивановной говорили?

 — Совсем редко. Это категорически запрещено. Но бывали случаи, когда ну прямо невмоготу, надо поговорить. И мы брали машину, проверялись тщательно, и куда-нибудь далеко в лес. И там уж, в чащобе — по-русски. Но это только как праздник. Вообще языки надо знать в совершенстве. Один наш нелегал, человек высокообразованный, пробился в такую высшую военную школу, обучение в которой могло бы стать для разведки бесценным. Но не удержался.

 — Подвел акцент?

 — Нет, некоторая неотшлифованность языка, немного совсем не хватило до блеска.

 — А остались ли в памяти вещи трагические?

 — Вдруг пропал один нелегал... Мы поехали в прекрасный город, где он долгие годы работал под чужим именем, владел там магазином. Это потом я узнал, что, когда он вырвался в отпуск в Союз, ему предлагали сделать операцию, но разведчик отказался.

Я нашел в этой большой столице его квартиру, узнал, что господину Ж. стало плохо, и его увезли в больницу. Там сестра-католичка сообщила: "Ваш знакомый умер в полном одиночестве, позвав священника, поцеловал крест, а перед смертью из глаз катились слезы, он молчал". Мне сделалось больно за нашего товарища. Даже на смертном одре он не выдал себя. Русский человек был похоронен по чужому обряду, сделал все, чтобы уйти достойно. Я отыскал его могилу. Она была неподобающей — так хоронят бродяг и собак. Я добился перезахоронения. Лизе изготовили документы, в которых она значилась двоюродной сестрой господина Ж. Мы доказали родство. Я поставил на кладбище солидный памятник, на кресте — его имя.

 — Русское?

 — Нелегальное. Наследство наш соратник оставил небольшое — 40 долларов. Но мы с Лизой ухитрились сделать так, что оно прошло по бумагам как весьма крупное.

 — А зачем вам это было нужно?

 — Так мы сумели легализовать все наши немалые траты. Как иначе было показать окружающим, что скромные беженцы из Восточной Европы вдруг обзавелись деньгами, стали компаньонами солидной фирмы, путешествуют по Европе? Даже умерев, Ж. помогал нам. А мы навещали его могилу на кладбище все те долгие годы, что оставались поблизости от этой страны.

У Ж., по легенде одинокого, в Москве были жена, две сестры, две дочери. Им помогали. Недавно у него был бы солидный юбилей. И имя этого человека у нас чтимо. Я помню все, с этим разведчиком связанное.

 — Почему среди разведчиков-нелегалов немало долгожителей? Работа же нервная, столько сил отнимающая...

 — Дед мой был могучий кузнец. Мог лошадь остановить. И, когда я шел на встречу с агентом или нелегалом, я, помимо соблюдения всех предосторожностей, которым нас обучают, вспоминал о деде и тихонько повторял про себя: уходите от меня, не прикасайтесь ко мне. Я иду на работу, иду важное дело делать. Не мешайте.

Если сам себя не успокоишь, то кто это сделает? Только Лиза. Но я всегда старался все тщательнейше продумывать. И никакой работы на ура. Постоянно пересекая границу одной страны, мы даже знали манеру работы их карабинеров. Старались не попадаться часто на глаза одним и тем же людям: вдруг эта частота наших пересечений вызовет подозрения? От некоторых таможенников, пограничников, выказывавших большое служебное рвение, старались держаться подальше. Шли через других, более дружелюбных. Нам было чего опасаться: через границу перевозились секретные документы.

 — Вы служили и в военной разведке, были преподавателем в спецшколе, работали под крышей диппредставительства, больше двух десятилетий в нелегалах... Что интереснее всего?

 — Когда разведчик в консульстве, ему говорят: сходи, возьми, дай задание. А когда ты нелегал, все или почти все зависит только от тебя. И пользы от тебя гораздо больше. Нелегальная работа — самая почетная.

 — Как отметите 100-летие? Выпьете рюмочку?

 — Можно и две, может, три.

 — Что из напитков любите? Водочку?

 — Да нет. Я предпочитаю виски "Блэк энд Уайт". РАЗВЕДЧИКИ-ДОЛГОЖИТЕЛИ

Казалось бы, служба в разведке — работа на износ. Однако среди людей этой опасной профессии часто встречаются настоящие долгожители.

Старейший российский чекист Борис Гудзь скончался на 104-м году жизни. Как-то под Новый год позвонил мне домой встревоженный: "Как думаете, Николай, бывают теперь в домах отдыха лыжи, или народ окончательно перестал заниматься спортом? Нет, возьму-ка я лучше свои".

За 80 лет Герою Советского Союза разведчику-нелегалу Геворку Вартаняну. Он по-прежнему работает в штаб-квартире СВР. Его милейшая жена Гоар Левоновна, как и раньше, одета со вкусом и исключительно элегантно, а главное, ходит на высоких тонких каблучках.

До сих пор жив и легендарный атомный разведчик, Герой России Александр Феклисов, 1914 года рождения. До недавнего времени сам писал книги-воспоминания. Сейчас, правда, при разговоре не может обходиться без слухового аппарата.

Генерал Павел Анатольевич Судоплатов, 1907 года рождения, долгие годы просидел во Владимирской тюрьме, подвергался допросам с пристрастием. Несмотря на это, после освобождения и реабилитации много и плодотворно работал, уйдя из жизни в 1996-м.