"НАРУШАЯ ЗАКОНЫ ДРУГОЙ СТРАНЫ, МЫ ЗАЩИЩЕНЫ СВОИМИ"
Николай ПОРОСКОВ
СЕГОДНЯ СЛУЖБА ВНЕШНЕЙ разведки Российской Федерации ОТМЕЧАЕТ ОЧЕРЕДНУЮ ГОДОВЩИНУ.
О некоторых страницах истории этой спецслужбы обозревателю "Времени новостей" Николаю ПОРОСКОВУ рассказал консультант директора Службы внешней разведки России генерал-лейтенант Вадим КИРПИЧЕНКО, в прошлом руководитель управления "С" (нелегальная разведка), а затем заместитель руководителя внешней разведки.
— Вы единственный из наших разведчиков, кто встречался с семью директорами ЦРУ. А один из них — Уильям Колби — называл вас другом и коллегой. Как вам удалось получить столь лестную оценку от главного противника? И что за люди эти директора ЦРУ?
— Естественно, "дружба" относится к последнему периоду, когда мы стали активно устанавливать партнерские отношения. Национальные разведки всегда будут существовать, соперничать, противоборствовать, однако есть вопросы, решить которые без партнерства невозможно. Это терроризм, перемещение капиталов, распространение ядерного оружия, наркомафия... Начались встречи с этими "страшными монстрами", какими они нам раньше казались. Так получилось, что директора нашей службы поручали мне оказать гостеприимство главам ЦРУ. А с Колби мы встречались на различных международных конференциях, посвященных будущему разведок, и установили с ним добрые отношения. Он много интересного рассказывал, называл себя диссидентом в ЦРУ. Его действительно там не любят, поскольку он пытался поставить это ведомство под контроль конгресса, был автором ряда законов, которые ограничивали деятельность ЦРУ, главным образом по части "мокрых" дел.
Еще один мой знакомый, Стенфилд Тернер, тоже у них считался лицом, не очень лояльным к ЦРУ, поскольку, будучи четырехзвездным адмиралом, хотел насадить военные порядки. Директора ЦРУ оказались хорошей выделки бюрократами (в лучшем смысле этого слова), с очень хорошей памятью, не нервные. Они так хитро ведут беседу, что любой ваш ответ на вопрос дает ему удовлетворение.
— Сегодня в американских разведструктурах идут кардинальные перемены, каких не было с момента создания ЦРУ в 1949 году. Что СВР ждет от этих перемен?
— Чем это может обернуться для российской разведки, сказать пока трудно. Но американцам ясно уже сейчас: их спецслужбы работают неэффективно, поскольку события 11 сентября готовились на территории США, причем довольно длительное время, в этом участвовали десятки людей. И реорганизация системы связана с тем, чтобы в будущем ничего подобного не случилось: чтобы не был пропущен ни один тревожный сигнал, чтобы ведомственные перегородки между спецслужбами стали потоньше. Однако директор ЦРУ остается старшим оперативным начальником над остальными.
— ЦРУ находится под контролем конгресса. А под чьим контролем находится Служба внешней разведки Российской Федерации?
— Интересный вопрос. С момента создания 20 декабря 1920 года и до 1992 года мы действовали в состоянии полного беззакония. Вообще в мире законов о разведке очень мало. Более-менее разработанное законодательство в США, во всех европейских цивилизованных странах есть законы, которые регламентируют только какую-то часть деятельности разведок. Мы раньше нарушали законы той страны, в которой работали (что естественно), и не были защищены никакими своими законами. Поэтому, когда начался коллапс и развалился Советский Союз, когда расчленили КГБ, Евгений Максимович Примаков быстро понял трагизм нашей ситуации, и мы с парламентариями и военными разведчиками стали готовить проект закона "О внешней разведывательной деятельности". 8 июня 1992 года такой закон был принят. Теперь, нарушая законы другой страны, мы по крайней мере защищены своими.
Над нами есть контроль со стороны президента и его администрации, поскольку разведка прямо подчинена президенту, и только президенту. Но различные комиссии и комитеты парламента также имеют право контроля, который не является тотальным. Например, комитет по бюджету знает, сколько мы тратим денег и по каким статьям. Руководители разведки приглашаются в комитеты (по безопасности, по международным делам) и комиссии Думы, рассказывают о нашей деятельности. Но оперативные дела — прерогатива президента.
— Меня всегда смущало, что люди из комитетов парламента, контролирующие вашу спецслужбу, обладающую информацией "не для каждого уха", персоны все же временные: не будучи переизбранными, они уносят эту информацию...
— Агентуры они не знают, операций конкретных тоже. И знать не должны. Им известны основные направления нашей деятельности, которые записаны и в законе: политическая разведка, научно-техническая, безопасность экономики, собственная безопасность... Относительно новым направлением является экологическая безопасность.
— Всегда ли информация, добытая разведкой, воплощается в конкретные действия государства?
— Наша информация все годы правилась нашими начальниками. Нам могли сказать: нет-нет, это расстроит Леонида Ильича, эту информацию не надо выдавать. Сейчас мы рубим правду-матку, докладываем в первые адреса и отвечаем за свою информацию. У нас появилось "феодальное право первой ночи", то есть возможность напрямую докладывать президенту. Разведка совершенствуется. Потребовалось 23 года с момента основания ВЧК, чтобы увидеть необходимость в аналитической службе: она была создана во второй половине 1943 года, до этого информация направлялась в "живом" виде: "Агент "икс" сказал..." Не имея аналитической службы, разведка не давала потока информации изо дня в день, проскальзывала дезинформация.
Но доклад разведки — полдела. В состоянии ли президент, правительство что-то сделать по ее материалам, будь они сто раз правильными? А если нет экономической возможности по претворению в жизнь доложенного разведкой? С начала 70-х годов прошлого века СССР стал заметно отставать в развитии экономики, невозможно было немедленно что-то воспроизвести у нас, делали это избирательно. А разведка добывала почти все, что нужно: образцы, документацию.
— Разведки по мере возможности выручают попавших в беду своих сотрудников. Однако вот Олдрич Эймс, столько сделавший для выявления "кротов" в СВР и ГРУ, по-прежнему за решеткой. Руководство вашей службы предлагало президенту обменять на Эймса кого-то захваченного нашей контрразведкой?
— Действительно, почему бы и не обменять? Но тут много вопросов. Хочет ли этого Эймс? Как понимаете, связи с ним нет, чтобы обсудить проблему. Но она жизненная. Насколько мне известно, вопрос обмена не обсуждался.
— Тем не менее сегодня СВР признает сотрудничество с ней Эймса? Раньше этот вопрос повисал в воздухе.
— Факт сотрудничества признавал еще Примаков, потом эта тема как-то не поднималась. Я думаю, что Эймса мог сдать Калугин, наш "прекрасный" предатель. В прессе долго дискутировали по поводу его предательства, но в июне прошлого года Мосгорсуд заочно приговорил Калугина к 15 годам лишения свободы в колонии строгого режима по статье "государственная измена".
— Мне кажется, как профессия шахтера непременно связана с угольной пылью, так и ремесло разведчика — с предательством. Но в последние годы о предателях что-то не слышно. Их не стало?
— Когда у нас одна система гибла, а вторая еще не народилась, некоторые предатели предпочли убежать к своим хозяевам. Вы правы в том, что на передовой линии, когда разведчик пересекается с контрагентами, он, бывает, попадает в ситуацию, из которой не может выбраться. Природу предательства я обсуждал с бывшими директорами ЦРУ. Измена — это конгломерат разного рода пороков, слабостей. Это и психическая неустойчивость, разлады в семье, бегство от нелюбимой жены, мнительность — вообразил, что неизлечимо болен и сможет вылечиться только в другой стране. Один обратился за помощью к противнику, желая вылечить своего ребенка, попавшего под Чернобыль. Причиной предательства бывает даже желание напакостить начальнику. И конечно, деньги. Чисто идейных борцов за прекрасную капиталистическую систему не было.
— Известны случаи, когда гражданин западной страны, долгое время работавший на СССР и в силу обстоятельств оказавшийся у нас, бывал сильно разочарован. Вплоть до того, что не мог засыпать под "музыку" капающего водопроводного крана, страдал от хамства.
— Некоторые уезжали обратно, некоторые адаптировались.
— Майкл Соутер, получивший в Союзе фамилию Орлов, в начале 90-х в расцвете сил покончил с собой. Не адаптировался?
— У него оставались там родственники. Возможно, ожидал увидеть здесь что-то другое. Может быть, брак, заключенный уже здесь, оказался неудачным. Человек он был субтильный, мечтательный, очень возбудимый, а тут такая ломка от смены всего и вся. Тем не менее, уходя из жизни, он попросил похоронить его в форме офицера советской разведки. Не дал никакого повода усомниться в том, что разочаровался в своей разведывательной работе.
— Есть сегодня наши разведчики в иностранных тюрьмах?
— Американцы коварно, от имени российской разведки, сделали подходы к нашим архивным, бывшим агентам, с которыми не было связи, и засадили их за решетку. В том числе и Роберта Липку, которого сдал Калугин. Их не так много.
— Что-то можно для них сделать?
— Это тема запретная. Все, что мы можем для них сделать, относится к области тонкой разведывательной технологии. Начиная с послевоенного времени и до 1991 года мы выручали всех, никто не был оставлен и забыт. Тогда нам помогали и соцстраны.
— Видимо, единственная форма помощи арестованному агенту — обмен? Не посылать же ему посылки в тюрьму?
— Возможно подключение адвокатов, использование политических деятелей, которые с симпатией относятся к России. В таком деликатном деле, как спасение наших людей, есть свои технологии, приемы, возможности, о которых неуместно говорить даже по случаю праздника.
— Недавно я где-то слышал обидную для службы фразу: СВР стала информационным агентством закрытого типа. Может быть, это намек на то, что из-за рубежа идет лишь информация, почерпнутая из открытых источников?
— Мы отнюдь не отказались от приобретения источников для получения секретной информации. Может быть, люди, которые порождают такие фразы, имеют в виду, что работа с открытыми источниками информации приобретает все большее значение. Американцы пишут, что из них добывается 80% развединформации. Я, как человек, много проработавший "в поле", скажу, что 5% секретной информации перекрывают остальные 95, но надо дать общий фон - и тут уместна работа с открытыми источниками. Не владея обстановкой в стране, разведчик не сможет оценить важную информацию, пропустит ее мимо ушей. Секретная и открытая информация превращается в нечто единое.
— Даллес в своей книге "Искусство разведки" еще в конце 40-х годов писал, что локаторы вытеснят агентов типа Маты Хари. Оправдывается его прогноз смены агентурной разведки технической?
— То, что творится в умах людей, принимающих окончательное решение, никакой радар и лазер не зафиксирует. Человек делится мыслями со своим окружением - вот там и надо иметь источник, чтобы знать истинные планы. Но когда есть спутники, могущие обследовать площадь вплоть до квадратного метра, роль визуальной разведки уменьшается.
— Раньше люди охотно шли служить в разведку хотя бы потому, что побывать за рубежом уже было экзотикой. Появлялась возможность заработать и на чеки купить что-то в "Березке". Сейчас это доступно практически всем. Тем не менее люди и сейчас к вам идут. Кто они?
— Раньше это действительно была очень престижная профессия, и когда мы выходили на человека с предложением, случаи отказов были редки. Потом стала престижнее профессия банковского служащего. Но обстановка меняется, многие молодые люди понимают, что государственная служба значительно более стабильна, и хотя здесь меньше платят, зато есть гарантии другого рода. Есть и вопрос существа самой профессии. Кто такой разведчик? Специалист-международник, страновед, лингвист (норма в разведке — два языка), психолог (со второй, третей встречи должен распознать, что за иностранец перед ним), работа по прикрытию (дипломат, журналист, торговый работник). Это человек психически полноценный, собранный, спортивный, это охотник-следопыт: вышел из посольства, "понюхал воздух" и определил, есть ли опасность. Разведчик должен водить машину, обладать прекрасной реакцией, быть настроенным на то, что может попасть под полицейский пресс, умеет выявлять наружное наблюдение. Если все это собрать, получается интересная профессия.
— Разведка — дело опасное. И не только в том смысле, что могут арестовать или выслать из страны пребывания. Ходит много историй о том, что там могут просто избить, подсыпать яд, наконец, облучать СВЧ окна квартиры. Вам известны такие случаи?
— Все это имело место, но я бы не сказал, что носило массовый характер. Особо вредоносных, по их разумению, людей они старались вывести из строя и с помощью силовых приемов. Когда мы встречаемся с партнерами из других разведок, разъясняем: в интересах нашей национальной безопасности мы ведем разведывательную работу, но цивилизованными способами, поскольку закон "О внешней разведке" не позволяет нам никаких иных форм работы: прессинга, использования компромата, медицинских препаратов — только на основе добровольного согласия источника. И мы рассчитываем на адекватную реакцию со стороны партнеров. Во всяком случае, не отмечаем нарастания силовых приемов. За последние годы я таких фактов привести не могу. Начальники разведок встречаются между собой, после этого трудно принять решение измордовать их человека.
— А наружное наблюдение, которое разведчик "достал"?
— Наружное наблюдение не любит, когда разведчик над ними издевается, пытается оторваться, затевает какие-то дурацкие игры. Они уважают, когда разведчик, если ему нужно, постарается деликатно потеряться. Человек перед телекамерой поначалу волнуется, сбивается, потом привыкает. Так и под наружным наблюдением. Профессия разведчика опасна и по психологической напряженности, стрессовым ситуациям. Человек с ослабленной психикой долго на этой работе не продержится. Мир понемножку пытается стать на цивилизованный путь, угроза прямой ядерной конфронтации ослаблена, нет вроде бы необходимости выкручивать друг другу руки, по каждому случаю бросать в тюрьму и избивать. Хотя на Востоке, где живут по другим законам, не очень-то считают головы или переломанные кости.
— Сейчас "в поле", "на холоде" работают люди масштаба Рудольфа Абеля, Конона Молодого?
— Конечно, работают. Существует какое-то всеобщее заблуждение на этот счет. Почему стали известны всему миру Абель и Молодый? Потому что обоих предали, тот и другой попали в тюрьму, обоих обменяли. А мы несколько лет назад хоронили Героя Советского Союза под чужим именем. Потому что его нельзя объявить: он только что закончил работу. Я хочу высказать крамольную мысль: может быть, среди людей, которые очень долго работали там, не засветились, вернулись в страну и тут спокойно скончались, можем найти тех, кто сделал ничуть не меньше, чем названные вами люди. Я бы назвал великими разведчиками нелегалов Ахмерова, Зарубина. Но поскольку вокруг них не было вселенских скандалов, судилищ, тюрем, вызволений, они прошли мимо зрителя. А журналисты потом пишут: родина его не оценила.
— У американцев есть разведсообщество, состоящее из более чем десятка организаций. Как они говорят, это позволяет координировать работу, не дублировать друг друга. Нам нужно такое сообщество спецслужб? Или есть резон вернуться к суперструктуре вроде КГБ?
— У нас есть разведывательное сообщество в рамках Совета безопасности, он координирует работу спецслужб, подсказывает президенту, как им развиваться. Но координирующая роль должна проявляться только в крупных вопросах - взаимодействия, выработки ориентиров, постановки задач. Совет безопасности не влезает в повседневные заботы каждой силовой структуры, в конкретные оперативные дела. Сегодня есть и понимание, и известная гармония наших спецслужб. Они самостоятельны в принятии решений, над ними нет мелочной опеки. В том, что СВР самостоятельна, плюсов больше. Недостаток в том, что прежних контактов на уровне сотрудников с контрразведывательными подразделениями стало меньше, они переместились в высокие эшелоны.
— В правительстве России есть структура, занимающаяся финансовым мониторингом. Ее почему-то называют финансовой разведкой. Но это совсем не то, что разведка, например, в министерстве финансов США. Нужно ли нам нечто подобное?
— У нас есть экономическая разведка, которая смотрит, чтобы нашу страну не увлекли в финансовые или экономические авантюры. Материалы о финансовой разведке США за многие годы мне как-то не попадались, я не очень хорошо представляю, чем они занимаются. Думаю, что это небольшая структура. Из истории припоминаю, что раньше на министерство финансов и финансовую разведку одно время была возложена функция личной охраны президента США. Что касается российской действительности, я не могу себе даже отдаленно представить, что собой должна представлять финансовая разведка. Что, создавать финансовые резидентуры? Куда они будут проникать? Это дорогостоящее дело. Думаю, достаточно налоговиков и Счетной палаты. Они, кстати, и к нам обращаются. Иногда не по адресу: проверьте состояние какой-то мелкой фирмы. Мы не обслуживаем частные фирмы, только госучреждения. Если, например, намечаются крупные поставки газа за рубеж и нужно знать состояние какой-то крупной корпорации, такую информацию для премьера разведка может собрать.
— Либеральные политики в России часто высказывают опасения по поводу того, что сегодня во властных структурах много людей из разведки, начиная с президента и министра обороны. Как вы это расцениваете?
— Читайте академика Сахарова, который сказал: в нашей стране осталось одно некоррумпированное учреждение — КГБ, где сидят государственники, они не воруют. Этим Сахаров помог престижу госбезопасности, поскольку заподозрить его в симпатиях к КГБ никак нельзя. Образовалась действительно каста государственников. Но не хочу сказать, что абсолютно все были у нас безгрешными, попадались и нечистые на руку. Президент Путин при назначении людей из разведки исходил, видимо, еще и из того, что разведчик — реалист, поскольку в оценке явлений и событий достаточно независим, его информация объективна. В советском прошлом было так. Посол заинтересован, чтобы в страну, где он представляет СССР, шли вливания от нашего государства, кредиты, чтобы в Кремле приняли такого-то человека. Главный военный советник говорит: надо вооружить армию этой страны, добавить наших советников, и тогда мы будем лучше влиять. Торгпред кричит: мол, давай лес, муку, нефть; больше дадим — оживится торговля. То есть эти люди изначально были ангажированы. А разведчик давал и негативную информацию, часто возражая всем троим.
Добыча информации, приобретение источников избавляют разведчика от того, чтобы, как говорят французы, "шевоше ле химер" — скакать на химерах. Увлечение идеями, сенсациями, фантазиями нам непозволительно. Разведчик никуда не опаздывает: на встречу с агентом надо приходить ни раньше, ни позже, а в точно указанное время, иначе теряется смысл встречи. Я приветствую назначение разведчиков на государственные должности, поскольку знаю, что их никто не вовлечет в сомнительные сделки — у них природа другая.
— Разведка — дело, конечно, серьезное. Но вы, например, известны как человек с тонким юмором. Расскажите что-нибудь веселое о разведке...
— В нашем закрытом журнале публикуются профессиональные шутки. Зачитаю вам из времен афганской войны: "Сознательно участвовал в банде, но не понимал ее целей и задач"; "Захвачено около 43 человек". Во время встречи с руководителями спецслужбы одной восточной страны член нашей делегации сел за рояль и стал бравурно играть. Гости удивились: разведчик, генерал и вдруг так владеет инструментом. Глава делегации подумал, что понимание юмора у них и у нас одинаково, и пошутил: он раньше был на нелегальной работе под прикрытием слепого музыканта. "А как у него сейчас со зрением?" — спросили партнеры. И еще любимый анекдот Примакова. Одного нелегала вызвал начальник и говорит: повезло тебе — поедешь в Америку под прикрытием миллионера. После нескольких месяцев подготовки начальник вызывает опять: знаешь, изменилось прикрытие — поедешь в качестве одноногого нищего.
