Директор СВР России Сергей Нарышкин: Секреты атомной бомбы, добытые нашей разведкой, были столь же бесценны, как и уран для нее

Одной из самых блестящих ее операций (из тех, что преданы гласности) стало проникновение в планы США по созданию атомной бомбы. Осенью 1940 года, когда уже вовсю полыхала Вторая мировая война, советские резиденты в ведущих странах Запада получили из Центра шифровки с небывалым прежде заданием: «Обеспечить получение достоверных сведений о создании ядерного оружия и выявлять способы применения атомной энергии для военных целей». Начатая тогда с нуля работа помогла Москве менее чем через 10 лет обеспечить до сих пор сохраняющийся ядерный паритет с Западом и сорвать планы атомных бомбардировок СССР.

О том, как велась охота за ядерными секретами, в статье, написанной специально для «Комсомолки», рассказывает бывший сотрудник научно-технической разведки Первого главного управления КГБ СССР, а ныне Директор Службы внешней разведки России Сергей НАРЫШКИН.

ПЕРВЫЙ ХОД - ЗА ЗАПАДОМ

Интерес предвоенного руководства советской разведки к урановой проблеме возник не случайно. К концу 1938 года ряд западных физиков-атомщиков (Энрико Ферми в Италии, Фредерик и Ирен Жолио-Кюри во Франции, Отто Ганн и Фриц Штрассман в Германии, Лиза Мейтнер и Отто Фриш в Дании) провели прорывные опыты по облучению нейтронами образцов урана. Во всех случаях ядра урана начали самопроизвольное деление, сопровождаемое резким выбросом энергии. Знаменитый датский физик Нильс Бор разработал в первой половине 1939 года во время научной командировки в США теоретическое обоснование этих процессов, с которым тотчас же ознакомились и согласились его ведущие американские коллеги европейского происхождения Лео Сциллард и Альберт Эйнштейн

В августе 1939 года за считаные дни до начала Второй мировой войны они направили президенту США Франклину Рузвельту письмо о необходимости «установления постоянного контакта между правительством США и группой физиков, исследующих в Америке проблемы цепной реакции урана [...] которая способна привести к созданию исключительно мощных бомб нового типа. Такие шаги станут понятными, если учесть, что в настоящее время Германия прекратила продажу урана из захваченных чешских рудников, а американские работы по урану в настоящее время повторяются в Институте кайзера Вильгельма в Берлине».

Получив это послание, президент Рузвельт распорядился создать заработавший в октябре 1939 года Консультативный комитет по урану с участием представителей федерального правительства, военного ведомства и ученых. Месяц спустя комитет представил президенту доклад, подтвердивший реальную возможность создания атомной бомбы, а с февраля 1940 года начал распределять между научными центрами США гранты и задания по дальнейшим урановым исследованиям.

НА ПОДСТУПАХ К УРАНОВОМУ ПРОЕКТУ

Вероятно, уже на этом этапе деятельность Уранового комитета попала в поле зрения резидента в США - докторанта Нью-Йоркского университета Гайка Бадаловича Овакимяна, бывшего одним из основоположников советской научно-технической разведки. Еще в 1931 году кандидат химических наук, автор 12 изобретений в области химии полимеров 32-летний Гайк Овакимян был направлен на службу в органы специальным решением ЦК ВКП(б), которое стало судьбоносным для него самого, советской разведки и, вероятно, для всей страны. Наряду с успешным добыванием новейших образцов западной техники во время своих командировок в Германию и США Овакимян постоянно продвигал перед чекистским руководством необходимость привлечения в систему ОГПУ-НКВД, прежде всего в разведку, выпускников технических вузов со знаниями точных наук, инженерными и организационными навыками.

Накануне Второй мировой войны рекомендации Овакимяна стали востребованы в советской разведке, обескровленной репрессиями. В мае 1939 года начальником 5-го (разведывательного) отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР стал 31-летний инженер-конструктор тракторно-танковой техники Павел Михайлович Фитин. Год спустя начальником отделения научно-технической разведки в отделе Фитина был назначен недавний аспирант Московского института химического машиностроения 35-летний Леонид Романович Квасников. Именно Квасников и Фитин подготовили и направили осенью 1940 года в зарубежные резидентуры советской разведки первое задание по сбору материалов об иностранных разработках ядерного оружия.

К сожалению, проработавший в США восемь лет и ставший одним из инициаторов атомного досье советской разведки Овакимян в мае 1941 года был арестован ФБР после предательства одного из его местных помощников. Не имевшему дипстатуса Гайку Бадаловичу грозила тюрьма, но с началом Великой Отечественной войны президент Рузвельт лично помиловал его и позволил покинуть Штаты. После 22 июня 1941 года также прекратила работу резидентура при советском генконсульстве в оккупированном гитлеровцами Париже, где атомными исследованиями в Радиевом институте и Коллеж де Франс продолжали заниматься супруги Жолио-Кюри.

СЕКРЕТЫ ИЗ АЛЬБИОНА

Зато к осени 1941 года весомейших успехов по атомной проблематике добились советские разведчики в Великобритании. В то время ими руководил Анатолий Вениаминович Горский, которого с полным правом можно назвать самородком нашей разведки.

Сын сибирского сельского учителя 29-летний Анатолий Горский был принят на службу в разведку в 1936 году и тут же направлен шифровальщиком в Лондон. После того как в 1937 - 1938 годах два его начальника были отозваны в Москву и репрессированы, не имевший тогда ни высшего, ни специального разведывательного образования Горский остался единственным работником-универсалом в лондонской «точке». Почти полтора года он в одиночку поддерживал общение с 20 помощниками советской разведки в Великобритании, обрабатывал полученные от них материалы и лично направлял их в Центр как шифровальщик. Пройдя с марта по октябрь 1940 года спецподготовку в Москве, Горский вернулся в Лондон уже как резидент с паспортом второго секретаря посольства.

Вскоре он восстановил, несмотря на бомбившие тогда Лондон немецкие юнкерсы и жесткий контроль со стороны британских спецслужб, тайные контакты с группой выпускников элитного Кембриджского университета - легендарной «кембриджской пятеркой» помощников советской разведки. В их числе был 27-летний бакалавр гуманитарных наук Джон Кернкросс. К концу 1940 года он после четырех лет работы в британском МИДе и министерстве финансов стал личным секретарем лорда Мориса Хэнкли, возглавившего созданный в октябре 1940 года Британский комитет по науке - головную структуру по координации научных исследований военно-прикладного значения.

В конце сентября 1941 года Кернкросс на очередной встрече передал Горскому копию доклада Хэнкли о конкретных перспективах разработок британского ядерного оружия, направленного премьер-министру Уинстону Черчиллю 24 сентября. Наряду с описанием технологий будущего производства атомной бомбы, подготовленных лабораторией ведущего английского физика Джорджа Томпсона, доклад содержал рекомендации о желательности дальнейшего партнерства между ядерными проектами Великобритании и США, что позволило бы западным союзникам создать атомную бомбу в срок от двух до пяти лет.

ЗАДАНИЕ «ИНСТАНЦИИ»

К этому сообщению из Лондона тогда крайне серьезно отнеслись не только на Лубянке, но и в Кремле. 12 октября 1941 года, когда танковые армии вермахта рвали оборону Западного фронта Красной армии у Можайска, председатель Государственного комитета обороны СССР И. В. Сталин вызвал начальника разведки Павла Фитина вместе с 47-летним ветераном ВЧК-ОГПУ-НКВД Василием Михайловичем Зарубиным, направляемым резидентом в Нью-Йорк на смену Овакимяну. В тот день Верховный главнокомандующий лично сформулировал основные задачи, стоявшие перед советской разведкой в США. Среди них была отмечена «необходимость следить за развитием военных технологий и созданием новых видов оружия в США, обращая особое внимание на программу создания урановой бомбы».

Этапным моментом в истории советского атомного проекта стала подготовленная в марте 1942 года для Сталина докладная записка о зарубежных разработках ядерного оружия. Этот документ за подписью наркома внутренних дел Л. П. Берии был составлен разведчиками Фитиным, Овакимяном и Квасниковым. Там говорилось:

«…В 1939 году во Франции, Англии, США и Германии развернулась интенсивная научно-исследовательская работа по разработке метода применения урана для новых взрывчатых веществ. Эти работы ведутся в условиях большой секретности… Исходя из важности и актуальности проблемы практического применения атомной энергии урана-235 для военных целей Советского Союза, было бы целесообразно:

1. Проработать вопрос о создании научно- совещательного органа при Государственном комитете обороны СССР из авторитетных лиц для координирования и направления работ всех научно-исследовательских организаций СССР, занимающихся атомной энергией урана.

2. Обеспечить секретное ознакомление с материалами НКВД СССР по урану видных специалистов для оценки и соответствующего использования».

Не дожидаясь реакции на этот документ со стороны «Инстанции», как в советских спецслужбах именовали высшее руководство СССР, начальник разведки Павел Фитин 14 июня 1942 года направил резидентам в Лондоне и Нью-Йорке новые задания:

«В Центр поступают сообщения, что Белый дом выделил крупные ассигнования на чрезвычайно секретные научные проекты по созданию атомной бомбы. Аналогичные проекты осуществляются в Великобритании и Германии. Ввиду вышеизложенного прошу вас принять меры с целью получения информации по следующим вопросам:

1. Научные принципы и практические решения, используемые при создании атомной бомбы, в том числе составные части ее ядерного взрывчатого вещества и механизм ее подрыва.

2. Различные методы разделения изотопов урана с указанием приоритетности наиболее предпочтительных из них.

3. Трансурановые элементы, физика нейтронов и деление ядер атомов.

4. Возможные изменения в будущей политике Соединенных Штатов, Великобритании и Германии в связи с появлением ядерной бомбы.

5. Какому министерству и его департаментам поручены работы над проектом бомбы, где ведутся эти работы и под чьим руководством».

С этого момента работа советской разведки по зарубежным атомным проектам получила на Лубянке условное наименование «Enormous» («Энормоз»), т. е. «гигантский/ужасный», что вполне соответствовало смыслу этих проектов.

Продолжение. Часть 2.