Виталий Коротков: На Рейхстаге есть и моя фамилия…
Ветеран Великой Отечественной – о войне, нацизме и нынешней Германии
Приближается 70-летие Великой Победы. И каждая встреча с теми, кто добывал её для нашей страны и человечества в целом, не может не вызывать повышенного интереса. А за плечами моего собеседника – Великая Отечественная война, участие в разгроме Квантунской армии, почти полвека службы во внешней разведке, ответственные командировки за рубеж. Вот такой он – Виталий Викторович КОРОТКОВ, полковник СВР России в отставке.
– Виталий Викторович, нашу беседу хотелось бы начать с вопроса: а где вас застала война?
– Во Львове, где жила наша семья. Папа в звании майора был назначен туда на должность начальника оперативной части шт27-15-04-15аба 8-й танковой дивизии. Мальчишками мы бегали к танкистам, играли на полигоне и, конечно, верили, что если враг на нас нападёт, то тут же будет разбит. Но произошло то, что произошло. Папа перед началом войны был в городке Святошино, что под Киевом, отдыхал в санатории. За три дня успел добраться до Львова и сразу же отправил нас с мамой и маленькой сестрой в тыл. Благо в дивизии находились грузовики из Харькова. По дороге нас несколько раз бомбили и обстреливали, но мы всё же благополучно добрались до Киева, затем дальше и дальше, пока в сентябре не оказались в Пугачёве Саратовской области. Там я пошёл в школу и после окончания восьмого класса попросился добровольцем на фронт.
– Но вам было всего 16 лет. Как к этому отнеслись ваши родители, и в частности ваш отец, который к тому времени стал генералом?
– Как и все другие люди в то время, с пониманием. Более того, мама, видя моё желание попасть на фронт (а я дважды пытался это сделать), но меня задерживали и отправляли домой, написала письмо папе с просьбой помочь мне. Папа для меня был непререкаемым авторитетом. В Красную Армию он пошёл в 1920 году в 19 лет. Чоновцем принимал участие в подавлении Антоновского восстания на Тамбовщине. Затем служил в 25-й Чапаевской дивизии.
В начале 1930-х годов его направили в Москву на курсы, на которых готовили командный состав для танковых войск. По их окончании он служил на разных должностях в Киеве, Новограде-Волынском и других городах. В 1939 году принимал участие в польском походе РККА. Затем получил назначение во Львов. Был начальником оперативного отделения штаба 8-й танковой дивизии. И практически с первого дня войны принял в ней активное участие. В боях под Москвой был уже начальником штаба бригады. Под Харьковом командовал бригадой, попал в окружение, но благополучно вышел из него. Затем был Сталинград.
Весной 1943 года он в звании генерал-майора назначается начальником бронетанковых войск Центрального фронта. В Белоруссии, под Речицей, был тяжело ранен. Долгие месяцы госпиталей — и продолжение службы. Закончил он её во время войны в Корее, будучи на должности советника по танковым войскам. В 1952 году оттуда на Родину его привезли, к сожалению, в закрытом гробу. Вся его жизнь была для меня примером служения Родине…
– Вы прибыли на фронт в 1943 году в самый разгар Курской битвы. Что осталось в памяти от тех боёв?
– Хотел бы сразу сказать, что я попал на относительно спокойный участок Курской битвы. Служил в 55-й бронетанковой мастерской Центрального фронта, которая восстанавливала повреждённые в боях танки. После ремонта танков мы проводили их проверку на полигоне, стреляли из них. Всё это происходило в ближнем тылу. Поэтому непосредственного участия в боях я не принимал.
– А на фронте бывали?
– Четыре раза в составе бригад я выезжал на передовую, где занимались эвакуацией подбитых танков, мелким их ремонтом прямо на месте. После одной из таких поездок, это было где-то осенью, ремонт производили ночью, практически в болоте, я простыл и тяжело заболел. Меня направили в госпиталь.
После госпиталя был назначен в роту связи. В то время мы уже наступали в Белоруссии. С катушкой в руках не раз приходилось под бомбёжкой прокладывать линии связи. Затем меня отправили в Киевское танко-техническое училище. Оно тогда находилось в городе Кунгуре Молотовской, ныне Пермской, области. Затем, когда освободили Киев, училище перевели туда.
После его окончания нашу выпускную роту целиком направили на 2-й Дальневосточный фронт. Там я был назначен на должность заместителя командира танковой роты по технической части. Её личный состав практически целиком составляли старослужащие. Они служили с 1939–1940 года, старше меня на пять-шесть лет. Поэтому строить отношения с ними было непросто. Тем более что они и технику знали лучше меня. А она в основном была представлена устаревшими танками Т-26 и БТ. Однажды старослужащие даже устроили мне проверку – посадили за рычаги Т-26 и предложили пройти полосу препятствий. И, слава богу, я с ней справился. Отмечу также, что мой полк принимал участие в Сунгарийской наступательной операции. Мы форсировали Амур у Благовещенска и дошли до Цицикара.
-После окончания войны началась демобилизация…
– Меня же направили в резерв Главного бронетанкового управления, а вскоре я получил назначение в Австрию. Помню, что 29 декабря 1945 года выехал из Москвы, но в Вену поехал не через Чоп и Венгрию, а через Брест и Германию, так как сказал, что в Берлине у меня служит двоюродный брат и я хотел бы его навестить. Естественно, никакого брата там у меня не было, а просто захотелось посмотреть столицу поверженного рейха. Кадровик оказался добрейшим человеком, и 1 января 1946 года я был уже в Берлине, где провёл два с половиной дня. .
Зарегистрировался в комендатуре, определился с постоем и пошёл осматривать город. Естественно, первое, куда я направился, был рейхстаг. По пути туда – горы битого кирпича, остовы разрушенных домов. Зрелище жуткое. У рейхстага меня встретил «блошиный» рынок – немцы торговали американскими сигаретами, какими-то вещами…
Подойдя к зданию, я не мог удержаться и выцарапал на нём свою фамилию. Смешно, возможно, но для меня, в то время ещё, по сути, мальчишки, было важно оставить автограф на цитадели ненавистного врага. На следующий день продолжил осматривать город и на Фридрихштрассе обнаружил действующий берлинский оперный театр. Купил билет, который сохранился у меня до сих пор, и вечером слушал «Риголетто». Зрители были в основном немцы.
В Вену я поехал из Берлина через Дрезден и Прагу. Пришёл на вокзал, купил билет, вышел на перрон, а там много немцев. Но подошёл поезд, они расступились и пропустили нас, советских военнослужащих, и только после этого сами вошли в вагон. А точнее сказать, в тамбур, и застенчиво толпились там до тех пор, пока мы не позвали их.
Служба в Вене, где я был определён в 105-й разведывательный батальон 13-й гвардейской механизированной дивизии, особо не отягощала, поэтому всё свободное время, а его было тогда, после Победы, достаточно много, использовал для изучения австрийской культуры, традиций и немецкого языка. Тем более что жили мы в квартирах, которые снимали у австрийцев, и с ними часто общались.
– И это, надо полагать, позже вам пригодилось?
– Бесспорно, потому что через десять с лишним лет я вернулся уже в новом качестве в Австрию. Но тогда в Вене, прослужив ещё немного, я решил демобилизоваться. Экстерном сдал экзамены за среднюю школу и в 1947 году поступил в Московский юридический институт. А после его окончания мне предложили стать сотрудником разведки. Я согласился и в 1954 году вновь оказался в Австрии, затем долгое время работал в ГДР.
– Вы много общались с немцами. Затрагивалась ли при этом тема нацистского прошлого страны? Как немцы сами оценивали нацистский период истории – не в официальных выступлениях, а в личных беседах?
– Вначале я неоднократно пытался заводить разговор на эту тему, но, честно говоря, мои собеседники шли на это без особого желания. Потом я понял, что, осуждая нацизм и фашизм, немцы не любят рассуждать относительно того, как так получилось, что Гитлер пришёл к власти, и к чему это привело Германию. Считая время третьего рейха трагической страницей в истории их родины, они не муссируют эту тему. Поэтому, видимо, в Германии не снимают фильмов о концлагерях и расстрелах в них антифашистов, о том, что нацисты бросали в бой почти детей, не ведут на эти темы публичных дискуссий, как это делается у нас про времена 1930–1940-х годов.
– Тем не менее нельзя не видеть, что с некоторых пор в Германии набирает силу неонацизм…
– Действие прививки антинацизма, сделанной немцам после войны, заметно ослабело с появлением новых поколений. Сегодня в Германии, по данным федерального ведомства по охране конституции, проживает более 20 тысяч неонацистов. Есть среди них и воинствующие группки поклонников фюрера, не скрывающие свою приверженность национал-социализму. И это при том, что немецкий уголовный кодекс предусматривает наказание за распространение нацистской литературы, символики и публичное отрицание холокоста…
– Чем вызван новый всплеск нацизма?
– Он вызван, как мне представляется, особенностями нынешней жизни в Германии. Увлечение мультикультурализмом, приток эмигрантов и беженцев, расшатывание традиционных семейных ценностей… Торжество агрессивного космополитизма и либерализма, наркомания, легализация разного рода извращений. На этом и спекулируют лидеры неонацистов, предупреждающие о скором исчезновении немецкой нации. Отсюда и их лозунг «Германия для немцев». Причём неонацистские настроения на востоке (территории бывшей ГДР) значительно сильнее, чем на западе: в некоторых деревнях здесь на выборах в местные советы неонацисты получают свыше 40 процентов голосов. На востоке и безработица, и неопределённость, и страхи выше, чем на западе.
– Вы говорите, что неонацистские настроения на востоке сильнее, чем на западе Германии. Но ведь этого не было во времена ГДР?
– Конечно же, не было. Вообще ГДР была страной, где царили порядок и спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. У меня было много друзей среди немцев во время моей работы в ГДР. С одним из них мы познакомились довольно необычно. Однажды раздался телефонный звонок, и незнакомый мне мужчина сказал, что служит в таможенном управлении и в сейфе своего подчинённого, который неожиданно умер, он нашёл мой номер телефона и очень важные документы. Они, видимо, меня заинтересуют. Позвонивший предложил встретиться.
– Встретились?
– Да, пообщались, документы действительно представляли для меня интерес. Этот контакт постепенно перерос в нашу крепкую дружбу. И он, как другие мои друзья-немцы, очень трепетно относился к Советскому Союзу, понимая, что именно благодаря нашей помощи во многом успешно развивалась ГДР.
– Почему же тогда в конце 1980-х так быстро рухнула государственная машина ГДР? Было ли для вас неожиданным объединение Германии?
– В 1990-м – уже нет. Но во время моих первых командировок в ГДР никто не говорил о каком-то объединении с ФРГ, о единой Германии. Конечно, и тогда определённая часть населения ГДР, особенно молодёжь, тянулась на запад. Кроме того, эти настроения умело подогревались из-за рубежа.
Пропагандистская машина ФРГ работала целенаправленно. Но до объявления Михаилом Горбачёвым курса перестройки ничто не предвещало краха ГДР. Неожиданное для многих граждан ГДР, в том числе и для членов СЕПГ, изменение политики Советского Союза привело к серьёзному брожению в восточногерманском обществе, а руководство республики оказалось психологически не готовым к переменам. Ни Эрих Хонеккер, ни пришедший на смену ему Эгон Кренц не смогли предложить народу какой-либо привлекательной программы обновления, в то время как Запад манил гораздо более высоким уровнем жизни и, как утверждалось, свободой. Более того, было понятно, что без жёстких мер ситуацию под контроль не взять.
– А силы для этого были?
– Министерство госбезопасности ГДР во главе с бойцом интербригады Эрихом Мильке считалось оправданно очень дееспособной структурой, были погранвойска, Национальная народная армия с офицерами – членами СЕПГ… Так что силовым ресурсом Хонеккер располагал, но он отдавал себе отчёт в том, что поддержки в этом вопросе со стороны Горбачёва у него не будет.
Для руководства ГДР также не было секретом, что Москва негласно ведёт переговоры о судьбе ГДР и с Бонном, и с другими западными столицами. По сути, многие партийные и государственные деятели поняли, что они обречены. Уже после объединения Германии мне довелось побывать в Берлине и в рамках конференции «Разведка в защиту мира» встретиться с руководителем внешней разведки ГДР генералом Маркусом Вольфом. Так он прямо сказал мне с обидой в голосе, что Москва предала ГДР. По-своему, он был прав.
– Объединение произошло довольно быстро…
– Власти ФРГ умело воспользовались ситуацией и договорённостями с Михаилом Сергеевичем. Народ ГДР особо никто и не спрашивал. В обстановке царившей эйфории и под воздействием западногерманских СМИ провели выборы… Прозрение наступило позднее. До сих пор многие представители старшего поколения жалеют о поспешном объединении – притом не только те, кто принадлежал к партийному активу, был госслужащим, занимал высокие должности в силовых структурах. Некоторые из них были подвергнуты аресту, унижениям. В прошлом году, когда отмечалась 25-я годовщина Берлинской стены, немало говорилось о разочарованиях немцев – как на востоке, так и на западе страны – на этот счёт. Но что случилось, то случилось…
– А что вы можете сказать о нынешней политике ФРГ? На ваш взгляд, почему Берлин после нескольких десятилетий взаимовыгодных отношений с Россией резко повернул в антироссийском направлении?
–Я до сих пор поддерживаю отношения с некоторыми своими друзьями-немцами, и они тоже задаются этим вопросом. В поиске ответа на него они чаще всего приходят к личности канцлера Ангелы Меркель, высказывая разные версии относительно того, почему она заняла такую позицию. Кто-то считает, что американцы располагают деликатной информацией о её прошлом, кто-то не исключает, что американцы давно «вели» фрау Меркель. Не берусь судить на этот счёт, будучи уже далёк от практических дел…
С позиции аналитика могу лишь предположить, что Вашингтон решил, что дальнейшее укрепление Евросоюза и расширение сотрудничества между ним и Россией могут ослабить позиции США на европейском пространстве. Поэтому задействовал своих людей в Берлине. Так или иначе, но нынешняя политика Берлина ничего хорошего не несёт немецкому народу, немецкому государству. Не случайно Гельмут Коль, который сыграл заметную роль в восхождении Меркель на немецкий политический олимп, обозвал её полным политическим нулём. Впрочем, я надеюсь, что в нынешней политической элите Германии есть и немало здравомыслящих людей, не желающих, чтобы их страна оставалась в подручных у Вашингтона.
– Спасибо за беседу, Виталий Викторович. И разрешите от имени «Красной звезды» поздравить вас, фронтовика, с приближающимся Днём Победы!
