Любимая обитель гения разведки

Юрий МАХРИН


Этот снимок я сделал 11 июля 2003 года в посёлке Челюскинский Пушкинского района, в день 100–летия легендарного советского разведчика Вильяма Фишера. Весь мир знает его как Рудольфа Абеля, работавшего в США по ядерному проекту (добытые документы как минимум вдвое сократили и календарные сроки создания нашего ядерного оружия, и финансовые расходы на исследования).
Американская пресса называла его не иначе как "русская акула", "гений советской разведки", а не склонный к преувеличениям основатель и первый директор Центрального разведывательного управления США Аллен Даллес написал в своей книге: "Я восхищаюсь Рудольфом!"
Минуло восемь лет с того июльского дня, когда я впервые переступил порог этого маленького, прямо–таки игрушечного домика на улице Куйбышева. "Моя крепость!v — горделиво называл его Рудольф Иванович. Он, угодив в американскую тюрьму на пожизненное заключение, сильно тосковал по своей подмосковной обители и по памяти рисовал её, рисовал... Когда догадался, что его хотят обменять на агента ЦРУ, забрал из камеры два "портрета" дачи на железнодорожной станции Челюскинская. Один висит теперь в его московской квартире, другой — в музее Службы внешней разведки РФ.
Подхожу к знакомой калитке (она, наверное, помнит тепло рук хозяина), нажимаю кнопку звонка — нет, никто не выходит из домика–малыша с двумя оконцами в полуметре от земли. Кругом огромные дворцы с высоченными кирпичными или железными заборами, а этот виден как на ладони, окружён простой прозрачной сеткой. Имея в виду этот домик в посёлке Челюскинский, один из асов советской разведки Вадим Кирпиченко в день 100–летия Рудольфа Абеля сказал журналисту: "Для таких выдающихся людей хотелось бы создать и более комфортные жилищные условия, и поставить дачи, как у новых русских, но государству это не по карману".
Ставенки домика открыты. Значит, подумал я, кто—то тут есть. Но проходящий мимо седовласый мужчина с явным удовольствием знающего человека сказал: "Эвелина Вильямовна теперь здесь не живёт. Тут одиноко обитает приёмная дочь Рудольфа Ивановича, которого я хорошо знал, — Лидия Боярская. Она сегодня рано утром поехала в столицу, так что не звоните".
Эвелина Вильямовна теперь здесь не живёт... Я узнал об этом ещё два года назад, придя 11 июля, в день рождения разведчика, на кладбище у стен Донского монастыря, где нашёл свой последний приют Рудольф Иванович. Увидел: рядом с его именем на чёрной мраморной глыбе появилось и имя любимой дочери...
А тогда — 11 июля 2003–го — она более трёх часов кряду не вставала из–за стола, рассказывая и рассказывая об отце. Достаю диктофон, включаю, и вот слышу из небытия знакомый, с хрипотцой, характерной для сильно курящих людей, голос Эвелины Вильямовны:
 — Он появился на белый свет в Лондоне, где тогда жили вынужденные эмигрировать из царской России Генрих и Любовь Фишер. Второго сына окрестили в честь великого Шекспира. В 1920 году семья возвращается в Россию. Через пять лет папа пошёл в армию, где его определяют в 1–й радиотелеграфный полк Московского военного округа получать профессию радиста. Это и предопределило его дальнейшую судьбу.
— Я заметил: один из главных героев его картин, написанных маслом в американской тюрьме, — вот этот домик. Он воспевает его, поэтизирует, то изобразит с парадного подъезда, то с торца. Но всегда с белой, заснеженной крышей в окружении старых елей с берёзками на переднем плане. Всё, как есть в жизни. Такое ощущение, что это — самое родное для него место на земле.
— Верное ощущение. Для него наша дача — не земля, не сад–огород, а дом изнутри — уютный, ласковый, свой. Любимый папин уголок — вон та мансарда.
— Дом казённый — служебная дача сотрудника КГБ?
Дочь разведчика поведала, что домик достался отцу по наследству, от родителей. Построен в начале тридцатых годов по типовому проекту.
— Видели главную улицу нашего посёлка? Называется: имени Старых Большевиков. А так как Генрих Матвеевич, потомок прибалтийских немцев, занимался революционной деятельностью, почему и стал политэмигрантом, ему тоже выделили в садовом товариществе 36 соток лесного массива среди сосен. Дачи поставили скромные, типовые, размером 7 на 9 метров, — рассказывает дальше Эвелина Вильямовна.
Домик фибролитовый. Собеседница человек дотошный, пояснила, что сие значит. Ставили на участке деревянный каркас. С двух сторон прибивали плитку, состоявшую из древесной стружки, скреплённой известью. Это и есть фибролит. Пустоты заполняли горбылём, необрезным тёсом. Потом стены штукатурили с двух сторон. Просто, дёшево и тепло!
— Первая крыша была из шиферной плитки. Она очень быстро пришла в негодность, и потому её заменили на более долговечный материал — щепу. Лишь в 80–е появилась нынешняя — железная, — льётся с диктофона речь.
— Каким дачником он был?
— Плохим! — смеётся Эвелина Вильямовна. — Копать землю, сажать, полоть и даже косить траву не любил. Этим занимались мы с мамой, родственники, папины друзья. Косить траву мы обычно нанимали местных. Зато он любил изобретать и изготавливать собственноручно механизмы, облегчающие тяжёлый труд на земле. Придумал, например, поливальный аппарат. Очень удобный, надёжный. Служит по сей день. Шутил: "На радиоактивной тяге!"
— Было у Абеля любимое дерево здесь?
— Видите у калитки дуб? Его посадила бабушка. Растёт крайне туго. Мы и обрезали его... Веет от него всё равно силой и вечностью. Отец подходил к нему, клал на ствол, как на плечо другу, руку...
— Вокруг такие живописные места. Должно быть, любил погулять у реки, в лесу?
— Папа был домоседом. С электрички сразу же спешил домой. В свою, как он говорил, крепость. Здесь его ожидали мы с мамой, книги, любимое занятие — шелкография, мольберт, гитара... Много читал. Любил Моэма, Хемингуэя, Грина. Считал, что лучший отдых для ума — детективы. Зарубежные. Не политические, а обычные — уголовные, с круто закрученными сюжетами. Предпочтение отдавал изданным в США произведениям Дэшила Хэммита, Раймонда Чандлера — вон стоят на полке. Советских детективов тогда было мало. Ругался, одолевая страницы романа "Рекламное бюро господина Плучека". Убейте, не помню даже имени автора. Прообразом героя, говорилось в предисловии, послужил разведчик Василий Зарубин, папин друг, наш давний знакомый. Плевался и сам Василий Михайлович, всячески открещивался от такого произведения.
А вот роман Юлиана Семёнова "Пароль не нужен", печатавшийся в журнале "Молодая гвардия", папе очень понравился. Кстати, там впервые появляется герой по фамилии Исаев.
— Говорят, что душещипательная сцена в ресторане, где Исаев–Штирлиц переглядывается с женой, взята из жизни Абеля. Будто бы он просил начальство устроить на работу в советское торгпредство жену.
— Полная ерунда! Папа был предельно рациональным человеком. Ему были совершенно чужды и сентиментальность, и обычная для многих людей эмоциональность. Адвокат Джеймс Донован издал в 1964 году в США книгу "Незнакомцы на мосту. Дело полковника Абеля". Минуточку, открою нужную страницу: "Когда я пришёл после суда к Абелю в камеру, он сидел, ожидая меня, в кресле, положив ногу на ногу, попыхивая сигаретой. Глядя на него, можно было подумать, что у этого человека нет никаких забот. А ведь он перенёс колоссальную физическую и эмоциональную пытку: ему грозил электрический стул. В этот момент подобное самообладание профессионала показалось мне невыносимым".
— В фильме "Мёртвый сезон", где Рудольф Иванович выступает с устным предисловием, есть такая запоминающаяся сцена. Советский и американский разведчики, сойдясь на мосту при обмене, идут, не сводя глаз друг с друга...
— Извините, прерву вас. Папа не раз рассказывал, как всё было на самом деле. И Донован об этом свидетельствует: "Пауэрс и Абель, по знаку, поданному представителем СССР и мною, вышли вперёд со своими мешками и преступили чрез разграничительную линию. Они не взглянули друг на друга". Ну а кино – оно и есть кино...
— У Рудольфа Ивановича было какое–то любимое хобби?
О, у него было много увлечений. В американской тюрьме он освоил шелкографию, продолжал ею заниматься и здесь, на даче. Там же, в тюрьме, он каждый год рисовал к Рождеству поздравительные открытки и продавал заключённым. По две с половиной тысячи ежегодно! Печатал их в пяти цветах. Одну открытку в католическое Рождество прислал нам с мамой, в 1964 году.
В тот год поздравительную открытку послал и своему адвокату. Донован пишет: "На ней изображён в чёрно–белых тонах зимний пейзаж. Такой мог встретиться в новой Англии или Сибири: на фоне тёмных сосен, занесённых снегом, домик, а на переднем плане — группа белых берёзок. Внизу стояли незаметные для невнимательного человека инициалы художника: "Р. И. А". Напомню: папа после ареста выдавал себя за гражданина ФРГ и письма, открытки слал нам по немецкому адресу. Дотошный американец, как видим, почти разгадал, о каком домике, о какой стране тоскует узник тюрьмы.
Посмотрите, какие у него глаза на этой открытке – полные тоски. Вырученными за открытки средствами он, кстати, оплачивал услуги адвоката. Ещё о хобби. Вон, видите, мольберт? Писал картины масляными красками. Мало кто знает, что он был ещё и виртуоз–гитарист. Играл и популярные эстрадные мелодии, и классику: Баха, Лобаса. Пока не поранил руку. Его любимые художники — Рембрандт, Веласкес, Галс. В общем, портретисты. А к русской живописи относился как–то спокойно...
— Абель — это оперативная кличка разведчика Фишера?
— В ноябре 1948–го отец уехал в США. Марк — его новая оперативная кличка. Командировке суждено было продлиться 14 лет. В общем, Рудольф Абель — не домашняя заготовка КГБ. Он сам придумал эту легенду. Она должна была дать сигнал Центру, что арестован, но отказался сотрудничать со спецслужбами США и не выдал им своего настоящего имени.
Рудольф Иванович Абель — не выдуманный, а реальный человек. Тоже разведчик, папин друг. Летом он с семьёй обычно жил здесь, в этом домике. Всем хватало места. В войну, а время было голодное, вскопал поляну между сосен, посадил картошку — спасительницу. Три ведра. А осенью накопал ведёрко клубней величиной с орех. Ну, не растёт здесь ничего под деревьями — света маловато!
У дяди Рудольфа, так я его называла, была очень интересная биография. Он служил радистом, по–моему, на Чукотке. В Гражданскую воевал на Волге. Он умер в1955–м от сердечного приступа. "Если бы я знал о его кончине, ни за что не потревожил его светлую память", — сокрушался не раз отец.
— В фильме "Мертвый сезон" Рудольф Иванович появляется в первых же кадрах. Скупо, но ёмко говорит о труде разведчика. Насколько эта картина о нём?
— Папа готовил то выступление основательно, дотошно. Написал текст. Что разведка — тяжёлое, скучное, даже нудное дело. Без йоты романтики. Но в кино свои законы, и в кадрах его заставили говорить нечто иное.
— Старожилы посёлка рассказывали мне, что он многим дарил свои картины. Они и поныне висят в их домах как реликвии. А другие утверждают, что это был крайне замкнутый, необщительный человек. Как–то не вяжутся отзывы...
— Всё очень просто. Он очень не любил пьянство, а многие мужские компании держались на водке. Его принуждали выпить известным приёмом: "Ты нас уважаешь?" Он злился, давал резкую отповедь. Но дома время от времени устраивал праздники. Делал любимые коктейли: "Манхеттен" — виски с вином, "Мартини" — вермут с джином и непременно со льдом.
— Старожилы Челюскинского рассказали мне, что Абель в электричках по пути на работу и домой чаще всего обретался в тамбурах вагонов: курил и курил...
— Да, курильщик он был заядлый. Может, именно это привело к трагическому онкологическому заболеванию лёгких.
— Удивительно, но факт: многие знают вашего отца как Рудольфа Абеля. Как он относился к тому, что его перекрестили?
— Очень не любил, когда его называли Абелем! Нередко обрывал собеседника, прежде всего вашего брата журналиста: "Меня зовут Вильям Фишер! Хорошее, между прочим, имя!" Вот ведь как вышло: полагал, что, как только вернётся домой, фамилия Абель уйдёт в небытие. А она прилипла. Как видно, навсегда.
Даже в день смерти папы, 15 ноября 1971 года, когда решался вопрос о месте захоронения, нам пришлось переволноваться из–за имени. Нам с мамой сотрудники КГБ предложили похоронить отца на Новодевичьем кладбище как Рудольфа Ивановича... Мама восстала: "Вы хотите лишить меня даже могилы мужа!" Товарищи вынуждены были отступить, и мы похоронили папу — мы его кремировали — на Донском кладбище. Там нашли свой последний приют дедушка с бабушкой, мамина сестра...
На чёрной мраморной глыбе ниже большой фотографии написано крупно: "Фишер Вильям Генрихович". А ниже, буквами помельче, в скобках выгравировано: "Абель Рудольф Иванович". Через три десятка лет и Эвелина Вильямовна обрела вечный покой под тем памятником. Ушла из жизни последняя представительница этого рода...