На минном поле политики: исповедь профессионала

"Минное поле политики" — так называется книга Евгения ПРИМАКОВА, только что выпущенная в свет издательством "Молодая гвардия". Журналист и экономист, директор Службы внешней разведки и министр иностранных дел, премьер-министр Российской Федерации — Евгений Максимович в особых представлениях не нуждается. В своей новой книге он, как сказано в авторском предисловии, "хотел показать многослойность российской политической и общественной жизни". Не пересказывая содержания, мы хотим предложить вниманию читателей некоторые фрагменты из книги, рассказывающие о том периоде, когда Примаков возглавлял российскую разведку. 

Новые подходы : мысли вслух 

В ноябре 1991 года я, уже будучи директором Центральной службы разведки, выехал в США, где принял участие в семинаре американо-советской рабочей группы по проблемам будущей безопасности. Выступая на встрече, я сказал, что существует большое поле совпадающих интересов для разведок двух стран в противодействии международному терроризму, наркобизнесу, организованной преступности. Остановился и на конкретных способах такого сотрудничества: обмен развединформацией, разработка и осуществление совместных мероприятий по предотвращению или розыску и задержанию исполнителей преступных акций, взаимодействие в пресечении распространения ядерного, химического и биологического ОМУ, а также незаконной торговли оружием. 

Сказал и о "правилах поведения", среди которых назвал отказ от методов насилия (похищения отдельных лиц, принуждения к сотрудничеству), психотропных препаратов. Меня внимательно выслушали, но никакого конкретного ответа на свои предложения ни от кого тогда я не услышал. 

Таково было начало "новых отношений" между разведслужбами бывших противников в "холодной войне". Прямо скажу, начало не обнадеживающее. Однако мы не могли поддаваться настроению, эмоциям. Ведь это было только начало. Вместе с тем понимали, что в любом случае российская разведка не должна быть тормозом на пути к демократизации внутри страны и российской внешней политики. Но для того, чтобы действительно скрепить коллектив СВР с новой эпохой, которая, несомненно, началась после окончания "холодной войны", нужно было честно и прямо ответить на ряд основополагающих вопросов. 

В условиях, когда часть "демократов" (я беру это слово в кавычки), обуреваемая ненавистью к КГБ, кричала на всех углах о необходимости вообще ликвидировать "этого монстра" со всеми его ответвлениями, в том числе и разведкой, жизненное значение приобрел вопрос: нужна ли России после окончания глобальной конфронтации внешняя разведывательная служба? 

Конечно, после окончания "холодной войны" нет раз и навсегда обозначенного главного противника. Но, судя по практическим делам спецслужб США и других стран НАТО, противники у нас оставались в каждой ситуации, когда акции других государств планировались или осуществлялись вразрез с жизненными интересами России. 

Однако важно подчеркнуть, что одновременно мы приняли другую реальность: при отходе от конфронтационного противостояния значительно расширяются поля совпадения интересов между государствами, растет заинтересованность в международном сотрудничестве, направленном против общих для всех угроз. Необходимость адаптироваться к новым условиям вела к отходу от глобализма, тотальности в работе внешней разведки. В ноябре 1991 года я дал указание отменить программу обнаружения признаков возможного ракетно-ядерного нападения на нашу страну. В течение десяти лет большие финансовые и людские ресурсы затрачивались на подготовку чисто формальных, но обязательных раз в две недели докладов в Центр об отсутствии показателей подготовки внезапной ядерной атаки, включая и такие "индикаторы", как число освещаемых в ночное время окон в Пентагоне и министерствах обороны других стран.

Эта программа была типичным анахронизмом. Но значит ли это, что мы вообще отказываемся от получения данных о развитии вооружений, особенно с учетом возможного выхода на новые системы, способные дестабилизировать обстановку? Отнюдь нет. Именно на это была нацелена в 1990-х годах наша научно-техническая разведка. Она была сориентирована на аналитический акцент в своей работе. Среди важных задач рассматривались отслеживание изменений в подходах к так называемым критическим технологиям, корректировки их приоритетности в ведущих индустриальных государствах. Понятно, что такая информация важна для политического руководства России, так как способствует оптимизации усилий по перегруппировке наших на сегодняшний день небольших средств и возможностей. Я не хотел бы, чтобы у читателя возникло подозрение, что СВР имела в виду необходимость закрыть научно-технические сферы для международного сотрудничества. Отнюдь нет. Мы отлично понимали, что изоляционизм лишь вредит научно-техническому прогрессу в нашей стране. Причем в создавшейся российской ситуации среди мотивов расширения сотрудничества с иностранными партнерами контрастно вырисовывалась задача сохранить научные кадры и достигнутый уровень исследований. 

Однако, несмотря на возрастающее значение научно-технической разведки, приоритетной для СВР оставалась политическая разведка — получение информации о намерениях других государств, особенно в отношении России. Российское руководство, например, вполне обоснованно интересовалось, действуют ли зарубежные круги и кто конкретно в направлении дезинтеграции России. Правильный ответ на этот вопрос был чрезвычайно важен. СВР после тщательной проработки этой проблемы сообщила, что на время доклада не обладает данными об именно такой направленности государственной политики США и других ведущих западных стран. Слишком опасным считается подводить к черте, переход за которую может привести к непредсказуемым последствиям, тем более в стране, напичканной ядерными боеголовками. Но в целом СВР не отрицала существования внешней угрозы территориальной целостности России. Эта угроза исходит главным образом из тех зарубежных кругов, политических организаций националистического или религиозно-экстремистского толка, которые непосредственно поддерживают сепаратистские настроения и движения в России. 

Что касается положения в СНГ, то в этом случае мы на основе добытых материалов и их анализа пришли к однозначному выводу: руководители ряда западных стран действуют с целью не допустить участия России в стабилизации обстановки в бывших республиках СССР, сорвать развитие тенденций на их сближение с Российской Федерацией. В то время мы обладали достоверными сведениями о том, что спецслужбы США начали укреплять свои позиции, в частности создавая резидентуры в целом ряде стран СНГ. Основной задачей этих резидентур являлась работа по России. Был зафиксирован целый ряд случаев вывода на связь агентуры из России в страны СНГ, а также в государства Балтии. 

Получение подобной информации было, с нашей точки зрения, нормальной разведдеятельностью по "мировым стандартам". Ведь никто в Соединенных Штатах не был, например, шокирован, когда там объявили 23 августа 1998 года, что президента Б. Клинтона информировало ЦРУ на основе полученных сведений и анализа о грядущей замене правительства в России и даже о том, что на пост председателя правительства после С. Кириенко будет выдвинут В. Черномырдин. Смещение акцентов в задачах разведки требовало усиления аналитической направленности в работе СВР. Это сказалось и на качестве материалов, докладываемых руководству государства. 

Акцент на аналитическую сторону деятельности разведки отразился и на ее структуре. Наряду с существовавшими еще в ПГУ аналитическими подразделениями было создано новое управление, работе которого придавался особый смысл. Оно занималось обострившейся проблемой распространения ядерного оружия, других видов оружия массового уничтожения и средств их доставки. Управление развернуло работу, направленную на оперативное получение данных, способных обозначить объективную картину в области распространения ядерного оружия. На основе собственной информации, сопоставления ее с открытыми публикациями, анализа экспертов были выработаны критерии, по которым определялось, каков потенциал создания ядерного оружия у государств, не входящих в "ядерную пятерку". 

В это время мы решили периодически публиковать и открытые доклады СВР, с тем чтобы знакомить не только руководство, но и широкую общественность — и российскую, и зарубежную — с выводами аналитиков разведки по самым животрепещущим проблемам. И не случайно, что из такого рода докладов два, в том числе первый, были посвящены угрозе распространения ядерного оружия. СВР пришлось не только отслеживать процессы распространения оружия массового поражения, но и противодействовать попыткам некоторых иностранных спецслужб проводить активные мероприятия по поводу так называемой утечки ядерного сырья из России. Такие акции спецслужб, как правило, осуществлялись в интересах получения дополнительного финансирования или внутриполитической борьбы в своих странах. Но при этом одна из их целей, безусловно, заключалась в компрометации российских властей, якобы оказавшихся не в состоянии обеспечить надежную охрану ядерного сырья. Одной из операций такого рода было разоблачение провокационной акции германской разведки БНД, которая, действуя через своего агента, сама попыталась организовать приобретение в России плутония, с тем чтобы "перехватить" его в Мюнхене. Волна обвинений в утечке из России ядерного сырья вскоре спала. 

Значительно больше внимания, чем прежде, уделялось экономической разведке. В СВР было создано подразделение, в функции которого входили: контроль за выполнением зарубежными странами экономических соглашений, заключенных с Россией, определение объективных и субъективных причин в случае, если такие соглашения не претворяются в жизнь; определение реальной, а не запросной позиции наших зарубежных партнеров при подготовке соответствующих документов; действия, способствующие возвращению долгов России; проверка истинной дееспособности фирм, предлагающих свои услуги различным российским государственным организациям и т. д. 

Экономическая разведка работала и работает также над проблемами снятия искусственных препятствий, нагромождаемых с целью не допустить выхода на мировые рынки российской конкурентоспособной продукции; противодействия попыткам выбить Россию с завоеванных позиций в области военно-технического сотрудничества с зарубежными странами; поисков новых рынков сбыта российских вооружений. 

Вот один из примеров. В 1995 году пакистанские представители настойчиво ставили вопрос о масштабной закупке в России военных самолетов. К этому времени мы уже обладали данными, свидетельствующими о том, что осуществляется многоцелевое активное мероприятие. Пакистан стремился оказать давление на США, которые, будучи недовольны его позицией в вопросах нераспространения ракетно-ядерного оружия, заблокировали 500 миллионов долларов, предназначенных для закупки Пакистаном средств ВВС в Соединенных Штатах. 

Для того чтобы доложить политическому руководству России ситуацию в наиболее полном виде, пакистанцам по линии спецслужб был задан вопрос: обладают ли они необходимыми наличными средствами для закупки самолетов? "Мы получили большой кредит из Саудовской Аравии", — последовал ответ. 

Экономическое подразделение СВР тщательно проверило эту информацию и выявило, что никаких займов или кредитов Пакистан из Саудовской Аравии на эти цели не получал… 

До какой степени разведка должна быть открытой? Строгое соблюдение секретности, конечно, необходимо для разведки. Гласность ни в коей мере не должна наносить ущерб оперативной работе и людям, в нее вовлеченным, их семьям, друзьям, окружению. Но нужно ли закрывать все и вся? Мы в 1990-х годах начали по-новому относиться к архивам СВР. Достоянием общественности стали многие из закрытых ранее эпизодов жизни внешней разведки, возвращены истории неизвестные до настоящего времени имена разведчиков — самоотверженных борцов за интересы своего народа. Начался выпуск и многотомных очерков по истории разведки Российской Федерации. Причем такой "луч гласности" был направлен не только в прошлое. Было создано бюро СВР по связи с общественностью. Оно установило тесный контакт с журналистами. 

В 1992 году внешняя разведка России приобрела легальный статус. Был принят закон о внешней разведке, который вместе с поправками к нему, одобренными Государственной Думой, создал правовую регламентацию деятельности СВР. Закон зафиксировал, что разведка действует на правовом поле и это дает ей определенные гарантии и права. 

На архивах СВР остановлюсь чуть подробнее. Текущее делопроизводство было за семью печатями. Но то, что касается давно ушедших лет... Руководитель архивного подразделения СВР принес мне ряд дел работников, как бы демонстрируя ту пропасть, которая отделяет нынешних сотрудников от некоторых "назначенцев" конца 1930-х годов, пришедших в службу после репрессий и расстрелов. Были среди них и достойные сотрудники. Но, пожалуй, впервые тогда в разведку стали приходить люди "по знакомству", что наносило вред ее деятельности, а подчас и стране. 

Несколько томов составляли дело "Захара" — псевдоним Амаяка Захаровича Кобулова. В деле значилось, что он окончил пять классов, курсы счетоводов, работал счетоводом на заводе, производящем бутылки для розлива "Боржоми", потом стал бухгалтером в НКВД Грузии, который в то время возглавлял Берия. Здесь и началась его головокружительная карьера — в 1940 году Кобулов был назначен резидентом в Берлин. 

Меня заинтересовали эти тома. Как известно, Сталин не верил в возможность нападения Германии на СССР летом 1941 года, считая все поступающие сигналы об этом английской дезинформацией. Оказывается, были и другие источники, которые убеждали Сталина в "ложности" таких сигналов. 

В деле "Захара" находится донесение Кобулова в Центр о вербовке Берлингса (псевдоним "Лицеист") — представителя одной из латвийских газет в Берлине, датированное 21 августа 1940 года: 

"В одном из ресторанов Берлина я, "Лицеист" и "Философ" (один из оперработников берлинской резидентуры. — Е.П.) затронули вопрос о новом государственном строе (в странах Балтии. — Е.П.). "Лицеист" сказал, что всецело поддерживает стремление советской власти, направленное на освобождение трудящегося человечества. После общего разговора я поставил перед ним вопрос о его дальнейших перспективах. Он как корреспондент латвийской газеты с 1.10.40 г. освобождается от своих обязанностей, таким образом лишается источника существования. Я сказал, что мы его поддержим, если он нам поможет, подчеркнув, что связь с ним должна носить тайный характер. Для выполнения наших заданий "Лицеист" должен остаться в Германии... После некоторых колебаний "Лицеист" согласился... Хочу отметить, что "Философа" беру потому, что "Лицеист" плохо говорит по-русски, а я тоже не блещу немецким. "Философ" и я обоюдно разъясняем". 

В деле "Захара" есть протокол допроса от 21 мая 1947 года арестованного Мюллера Зигфрида — он служил в гестапо в отделении 4-Д, которое работало по советскому посольству и вообще по русским, находящимся в Германии. Привожу выдержку из этого протокола. 

После слов Мюллера: "Кобулов был нами довольно ловко обманут" — последовал такой диалог:

"Вопрос: В чем выражался этот обман?

Ответ: К Кобулову в августе 1940 года был подставлен агент германской разведки латыш Берлингс, который длительное время снабжал его дезинформационным материалом.

Вопрос: Откуда у вас такая уверенность, что вам удалось обмануть Кобулова? Может быть, наоборот, Кобулов водил вас за нос?

Ответ: Я твердо уверен, что Кобулов не подозревал об обмане. Об этом свидетельствует тот факт, что Кобулов в беседах с Берлингсом выбалтывал ему некоторые данные о политике советского правительства в германском вопросе. Как мне известно, сведения, полученные из бесед с Кобуловым, представляли интерес для Германии и его донесения докладывались Гитлеру и Риббентропу. Например, Берлингс говорил, что ему удалось настолько влезть в доверие к Кобулову, что последний рассказывал ему даже о том, что все его доклады он направляет лично Сталину и Молотову. Очевидно, все это позволило Гитлеру рассматривать Кобулова как удобную возможность для посылки дезинформации в Москву, в связи с чем он лично занимался этим вопросом. Материалы, предназначавшиеся для передачи Кобулову, прежде Риббентропом докладывались Гитлеру и только с его санкции вручались агенту Берлингсу". 

Так продолжалось с августа 1940 года вплоть до нападения Германии на Советский Союз. 

Конечно, описанный эпизод с Кобуловым не может характеризовать деятельность разведки в целом, даже в тот нелегкий предвоенный период, не говоря уже о военном и послевоенном времени, когда внешняя разведка встала на ноги и играла роль, которую трудно преувеличить. Поэтому мои коллеги сочетали неприятие отрицательного прошлого с нежеланием отказываться от традиций вообще. Я понимал их, я чувствовал себя их частью. Настороженность, даже враждебность оголтелых противников КГБ и полную поддержку и даже восторженное отношение со стороны преобладающего большинства сотрудников и ветеранов спецслужб вызвало мое решение отметить в декабре 1991 года День разведчика, совпадающий по дате с Днем чекиста, в клубе имени Дзержинского... 

Трудный прорыв 

Может быть, самым "прорывным" в нововведениях внешней разведки Российской Федерации было развитие контактов и взаимодействие со спецслужбами различных стран, в том числе входящих в НАТО. Нужно признать, что вначале значительная часть сотрудников СВР с неохотой принимала линию на такие контакты. В соответствии с договоренностью директор ЦРУ Роберт Гейтс посетил Москву и Санкт-Петербург с 15 по 18 октября 1992 года. Он встретился с министром внутренних дел и министром безопасности, начальником Генерального штаба Вооруженных сил России. Особо хочу подчеркнуть, что на последней встрече присутствовал начальник Главного разведывательного управления (ГРУ). Как обычно говорится в этих случаях, беседы были взаимополезны, прошли в конструктивной обстановке, и Гейтс пригласил меня посетить Вашингтон с ответным визитом. 

Через полгода я был готов отправиться в США. Шел интенсивный обмен мнениями по программе визита, и прямо накануне отъезда мне сообщили, что президент США Б. Клинтон "из-за большой занятости" не сможет меня принять. Я решил не драматизировать ситуацию и сказал об этом представителю ЦРУ в Москве Д. Рольфу, которого пригласил на ланч. Но при этом не удержался и добавил: "Намерен в ноябре пригласить в Москву нового директора ЦРУ Джеймса Вулси, и есть все основания надеяться, что Президент России при всей своей перегруженности проблемами внутриполитического и экономического характера найдет время для встречи с ним". 

В этот же период происходили нередкие рабочие контакты СВР с ЦРУ, начался обмен информацией. Некоторые информационные сообщения СВР докладывались президенту Б. Клинтону. Конечно, на пути обмена информацией между службами стояли очень серьезные, а подчас и труднопреодолимые препятствия. Каждая из разведок опасалась включить в обмен такие данные, которые могли бы нанести ущерб источнику информации. Но в целом можно констатировать, что существовало обоюдное стремление к взаимодействию. 

Встречи на "высшем разведывательном уровне" между мной и новым директором ЦРУ Дж. Вулси состоялись в США с 12 по 18 июня 1993 года. Со мной в Вашингтон вылетела группа ведущих сотрудников СВР, среди которых находился назначенный нами "открытый" резидент в Вашингтоне А.И. Лысенко — к этому моменту мы договорились с американцами об обмене "открытыми" резидентами. Обсуждали много тем: югославский кризис, положение на Ближнем и Среднем Востоке, исламский фундаментализм, проблемы борьбы с наркобизнесом, нераспространение оружия массового уничтожения. Обсуждения проходили в Лэнгли — штаб-квартире ЦРУ. Сам этот факт уже говорил о многом. Устанавливались неплохие и личные отношения между руководством СВР и ЦРУ… 

Американцы стремились получить через сотрудничество с СВР достоверную информацию для доклада президенту США о том, что происходит в России, особенно при обострении обстановки в нашей стране, например той жесткой конфронтации, которая возникла между президентом и парламентом в 1993 году. Это создавало хорошие возможности для доведения непосредственно до высшего руководства США информации, отражающей действительность. Мы в то время уже знали, что ряд наших "демократов" снабжает американцев своими субъективными оценками о происходящих в России событиях. 

Или другой пример. После очередной поездки на Ближний Восток я направил 11 ноября 1993 года устное послание Дж. Вулси, в котором отмечал, что серьезные негативные последствия для всего ближневосточного урегулирования может иметь отсутствие прогресса на сирийском направлении, которое, как мне представляется, явно недооценивается США, особенно после некоторого успеха в переговорах израильтян и палестинцев. Мне сообщили, что эти соображения были доложены Клинтону. 

Перелом в отношениях между СВР и ЦРУ произошел в связи с "делом Эймса". Конечно, арест Эймса был пренеприятнейшим событием для нас — мы потеряли важнейший источник в самом ЦРУ. Но и для США тоже: выяснилось, что в течение многих лет он передавал нам важнейшую информацию. Но даже при всем этом можно было "спустить эмоции на тормозах" — ведь никто не застрахован от подобных провалов. 

24 февраля Трубников принял в штаб-квартире СВР представителей директора ЦРУ Дж. Макгаффина и П. Лофгрена, специально прибывших в Москву для обсуждения ситуации, сложившейся в связи с делом Эймса. В беседе американцы пытались оказать давление на нас, потребовав односторонне отозвать резидента СВР в Вашингтоне Лысенко, хотя тот, как они знали, не имел никакого отношения к Эймсу. Однако Трубников решительно отвел эти требования. Если американцы выдворят Лысенко, сказал он, будут приняты "симметричные" меры по отношению к резиденту ЦРУ в Москве. К сожалению, такой "обмен" произошел… 

Стороны не отказались от своей заинтересованности в сотрудничестве друг с другом, но после ареста Эймса возникла пауза в контактах. 

Нелегко складывались отношения СВР с самой опытной и опасной для нас английской СИС. Англичане проявили инициативу в установлении первичного конфиденциального контакта с СВР, но затем стали действовать по собственному сценарию. В июне 1992 года меня посетил посол Великобритании Фолл, который проинформировал о том, что политическое руководство его страны приняло решение о сотрудничестве между российской и британской спецслужбами, и "заодно" представил так называемую группу связи в Москве — резидента СИС Д. Скарлетта и представителя МИ-5 (британская контрразведка) Эндрю Слаттера. Это произошло "в явочном порядке". 

Одновременно британские власти делали все, чтобы заблокировать симметричные шаги с нашей стороны. Естественно, что такой дисбаланс нас не устраивал и мы решили временно приостановить взаимодействие с СИС. Для переговоров с директором СВР в Москву прибыл Р. Брейтвейт — координатор деятельности спецслужб при премьер-министре Великобритании. Он признал оправданными наши оценки асимметрии, сложившейся в отношениях СВР — СИС, и проинформировал, что наши предложения будут удовлетворены, однако оговорился, что в Великобритании по-прежнему настаивают, чтобы вопрос о представительстве СВР в Лондоне рассматривался в одном пакете с "агрессивной деятельностью ГРУ в Великобритании". 

Решили перевести в практическую плоскость аморфные английские обещания. 23 июля я назвал послу Фоллу кандидатуру на пост "открытого" резидента - заместителя директора СВР В.И. Гургенова. Но оказалось, что англичане продолжали свою игру 1 октября в газете "Дейли миррор" появилась публикация, в которой говорилось о нежелательности приезда в Лондон на постоянную работу "крупного российского разведчика" Вячеслава Гургенова. Мы поняли, что готовится отказ ему в визе, что и произошло. 

2 марта посол Великобритании в Москве был вызван во 2-й Европейский департамент Министерства иностранных дел России, где ему было сказано: в связи с невыдачей британской визы официальному представителю СВР в Лондоне "открытому" представителю СИС в Москве Скарлетту предложено покинуть Россию. Англичане в качестве ответной меры потребовали выезда из Лондона советника посольства России Николая Явлюхина. 

Однако после этого лед тронулся. С 8 по 9 сентября Москву посетили начальник регионального управления СИС Эндрю Роберт Фултон и директор МИ-5 Чарльз Бленд. Англичан привезли в загородный санаторий "Барвиха", где я находился в очередном отпуске. Фултон в самом начале беседы подтвердил намерения британской стороны восстановить "искренние отношения взаимодействия с российскими спецслужбами, оставив позади неудачи, имевшие место по ряду известных причин". Я сказал, что мы тоже заинтересованы в этом, но на основе полного равенства, также и по вопросам численности состава будущих представителей СВР и СИС соответственно в Лондоне и Москве. 

Приводя "гипотетические примеры", решил "сыграть в простака" (естественно, твердо знал при этом, что не подвожу ни одного нашего источника) и сказал англичанам, что у нас вряд ли были бы возражения против направления ими в Москву Майкла Шебстера (дело в том, что его действительно намечали отправить в Россию в качестве "открытого" резидента), при том понимании, что он не будет, как это делал в Индии, тайно вывозить на Запад завербованного сотрудника резидентуры чехословацкой разведки. Упоминание фамилии Шебстера обескуражило Бленда, что было видно по брошенному им взгляду в сторону Фултона. А когда я сослался на причастность Шебстера к операции в Индии, то мне показалось, что Бленд вообще на мгновение потерял контроль над своими эмоциями — уж такой утечки информации из СИС британский контрразведчик явно не предполагал. Будучи уже министром иностранных дел, я, находясь в Лондоне, встретился со своим старым приятелем еще по совместной работе на Ближнем Востоке Р.В. Ющуком - в эту пору "открытым" резидентом СВР в Великобритании. Он меня познакомил с Шебстером — своим партнером по контактам со стороны СИС. Я в шутку извинился перед Шебстером за то, что помешал его карьере в Москве. 

Другим сюрпризом, который ждал меня в Лондоне во время моего визита в английскую столицу в марте 1997 года в качестве министра иностранных дел, была встреча с одним из самых лучших — во всяком случае я так считаю — авторов политических детективов Джоном Ле Карре. Наш посол А.Л. Адамишин пригласил по моей просьбе его с женой на обед. Встреча была абсолютно непринужденной. Мы получили огромное удовольствие от беседы с этим незаурядным человеком. Как давнему почитателю творчества бывшего разведчика Дэвида Корнвелла, снискавшего всемирную известность под именем Ле Карре, мне было особенно приятно получить книгу "Люди Смайли" с надписью автора: "Евгению Максимовичу Примакову с моими искренними теплыми пожеланиями и с надеждой на то, что мы будем жить в гораздо более лучшем мире, чем тот, который описан здесь".