ЖИВАЯ ЛЕГЕНДА РАЗВЕДКИ

Игорь МИХАЙЛОВ. 

О таких людях принято говорить: ровесник века.

Известная истина, что всякий человек — это история, не похожая ни на какую другую, вновь подтвердилась. История жизни старейшины российской разведки полковника Бориса Игнатьевича ГУДЗЯ — история уникальная, включая его возраст. В минувшем августе ему исполнилось 103 года. 

А началась его жизнь в далеком 1902 году в Уфе, где в семье земского служащего Игнатия Карниловича Гудзя родился сын Борис. Мать Антонина Эдуардовна Гинце Была из обрусевших немцев. Отец еще в молодости увлекся революционной деятельностью, за что был арестован и после освобождения находился под особым наблюдением царской охранки. 

Февральская революция 1917 года застала семью в Туле, когда Борису Гудзю исполнилось 15 лет. Волна революционных выступлений увлекла его. Вместе со студентами он участвовал в аресте начальника жандармского управления в Туле генерала фон Вольского. 

В бурные годы Гражданской войны Борис Гудзь оказался в Красной армии и был направлен в комитет по снабжению Северного и Западного фронтов. Он охранял и сопровождал военные грузы. Находясь в армии, окончил школу военных мотористов, где научился управлять автомобилями и мотоциклами. Неизвестно, как сложилась бы судьба Бориса Гудзя, если бы не поступившее в 1923 году предложение старого друга его отца Артура Артузова работать в контрразведке. (Артур Христанович Артузов (Фраучи) — сын швейцарского сыровара, осевшего под Тверью, выпускник Петербургского политехнического института, владеющий несколькими иностранными языками, с 1919 года работал в ВЧК. В мае 1922 года, когда был создан контрразведывательный отдел (КРО), возглавил его.) 

Недалеко от Лужников в скромной квартире живет Борис Игнатьевич Гудзь. Сидя в уютном старинном кресле, он не спеша рассказывает о своих первых днях в ОГПУ, отвечает на мои вопросы: 

 — Вначале я попал в пограничное отделение контрразведки, где мне пришлось заниматься борьбой с контрабандистами. Одна из групп, которую мы разоблачили, действовала в поезде Москва — ст. Манчжурия. 

 — Как вам удалось стать участником легендарной операции "Трест"? 

 — В нашем отделе я познакомился с Владимиром Стырне, который отвечал за западное направление и контршпионаж. Однажды он попросил меня передать пакет одному из его агентов. Придя по указанному мне адресу, я постучал в дверь, она открылась, передо мной стоял стройный человек, который и принял от меня пакет. Позже я узнал, что это был на тот момент наш агент в "Тресте" Опперпут-Стауниц. 

 — А как возникла идея проведения этой операции? 

 — Наша разведка смогла перехватить письмо сотрудника консульского отдела британского посольства в Ревеле (Таллине) бывшего белогвардейского офицера Артамонова. Оно было адресовано князю Ширинскому-Шахматову, отец которого был членом Высшего монархического совета. В нем сообщалось, что у Артамонова побывал бывший царский сановник Александр Александрович Якушев, который сообщил о создании в советской России подпольной политической организации. Участники этого подполья надеялись после падения советской власти воссоздать Российскую монархию. Вскоре стало известно, что А.А. Якушев работает на ответственной должности в Наркомате промышленности, пользуется большим уважением и находится за границей с целью закупки различной техники. По возвращении в Москву он был арестован. Выяснилось — никакой организации монархистов не существует. Несколько месяцев с Якушевым шла кропотливая работа. С ним вели беседы и дискуссии Артузов и Стырне, у него состоялся разговор с Ф.Э. Дзержинским, и было принято решение завербовать его и приступить к операции. 

 — И он легко согласился на сотрудничество? 

 — Ему это далось непросто. Но он понял, что за свою авантюру, как назвал его действия Артузов, он может понести наказание, а у него семья. Кроме того, Якушев осознал, что ему предлагают сотрудничество интеллектуальные, образованные люди, которых волнует будущее России. Вот с этого момента началась разработка легенды о деятельности "Монархической организации Центральной России" (МОЦР). 

 — Борис Игнатьевич, кроме встречи с Опперпутом вам поручались оперативные задания в рамках операции "Трест"? 

 — В ходе операции нам необходимо было выяснить, из каких морских портов легче всего было забрать или высадить незаметно нашего агента. Под видом журналиста я был направлен на корабле по маршруту Одесса — Стамбул — Порт-Саид — Пирей и обратно. Я тщательно провел наблюдения, записал их. Все эти данные впоследствии нам пригодились. Это была моя первая командировка за границу. 

Операция "Трест" длилась с 1921-го по 1927 год, и главное, чего нам удалось добиться, — контроль за деятельностью подполья и зарубежных центров. А там были яркие и опасные личности. Например, Мария Захарченко, которая имела два Георгиевских креста за Первую мировую войну, была опытной и известной террористкой. Она и ставший предателем Опперпут смогли сбежать за границу, через Финляндию были вновь заброшены на территорию СССР вместе с террористической группой. Помимо основного задания они хотели расправиться со Стырне и Артузовым, которых хорошо знали по операции "Трест", а также намеревались взорвать общежитие НКВД на Малой Лубянке. Лишь случайность помогла обнаружить заложенную там взрывчатку. А мне пришлось несколько дней провести в засаде на квартире Стырне, ожидая нападения террористов. Им удалось совершить теракт в Ленинграде, но вскоре они были обнаружены в Смоленской области, где группа Захарченко была уничтожена. Борьба с террором шла серьезная. Лицом к лицу с террористами, но уже не в рамках операции "Трест", мне вновь пришлось столкнуться на Ленинградском вокзале в 1928 году. Мы получили донесение "источника", что в Москву с заданием прибудут поручик Потехин и его напарник Потто. После тщательной подготовки мы смогли их захватить сразу после прибытия. 

 — Кроме "Треста" в те годы проводились аналогичные операции против террористов и шпионов? 

 — Да, практически параллельно с "Трестом" проводилась операция "Синдикат-2". Задача была — выманить известного лидера "Союза защиты Родины и Свободы" и врага советской власти Бориса Савинкова. Была отработана легенда и создана под нее организация "Либеральные демократы". В 1924 году его удалось захватить в Минске. 

После ареста он пошел на сотрудничество с нами. Ему заменили смертную казнь на 10 лет тюрьмы. В камере Савинкова на Лубянке были особые удобства, висел ковер, его возили в рестораны, на прогулки в лес, старались, чтобы он не чувствовал себя запертым за решеткой. Однажды вечером Савинкова привезли после очередной прогулки и привели в кабинет заместителя начальника контрразведки Романа Пилярра на пятом этаже. В этой комнате в тот момент находились несколько сотрудников. Б. Савинков, ожидая конвоя, ходил свободно по комнате и разговаривал. Неожиданно он рванулся к окну и перемахнул через низкий подоконник. Мой товарищ Гриша Сыроежкин едва успел его схватить за ногу. Все произошло за считанные секунды. Гриша пытался удержать его, но была реальная угроза, что и он выпадет. Все стали кричать: "Отпусти его, отпусти!" Б.Савинков падал с пятого этажа с пронзительным криком. Его гибель я считаю нашим просчетом. Прогулки, обеды в ресторанах лишь бередили его чувства, и он не выдержал контрастов тюрьмы и свободы. 

Вскоре удалось схватить и известного английского разведчика Сиднея Рейли. Этой операцией также руководил Стырне. С. Рейли организовал несколько покушений и заговоров против советской власти. За свои злодеяния он был расстрелян по приказу Сталина. 

На столе в квартире Бориса Игнатьевича лежит много старых фотографий, на одной из них он снят в Токио. Опережая мой вопрос, он говорит: 

 — Но я хочу рассказать, что предшествовало моей поездке в Японию. В начале 30-х годов в районе Забайкалья и Восточной Сибири сложилась напряженная ситуация. Японцы захватили Маньчжурию, где образовалось марионеточное государство Маньчжоу-Го. Фактически наша страна стала граничить в этом районе с Японией. Из поступивших сообщений я знал, что японский генштаб готовит операции по засылке диверсионно-террористических групп на нашу территорию. К тому времени у меня уже был опыт работы по операции "Трест". По моему предложению там был вновь создан фиктивный центр "антисоветского подполья". Так нам удалось захватить Кобылкина — агента японской военной миссии в Харбине. А позже мы смогли арестовать полковника Топхаева, который служил у атамана Семенова и был известен своими карательными операциями. 

 — Как получилось, что вы были направлены резидентом внешней разведки в Японию? 

 — После возвращения из Сибири меня в 1934 году отправили в Токио. Наш резидент там был не очень активен. Я действовал под "крышей" третьего секретаря посольства, взяв фамилию матери — Гинце. В те годы работать в Японии было очень сложно — любой европеец вызывал подозрение, и их спецслужбы действовали профессионально. Одним из моих агентов был унтер-офицер главного жандармского управления. Его данные помогли обнаружить японскую агентуру в нашем посольстве. Пригодился и мой опыт контрразведчика. Например, я всегда приходил на встречи со своими агентами, не принося никаких документов. Место встречи назначал источник. Если нужно было передать документы или сверток, это производилось в многолюдных местах — в метро, магазинах, лифтах. Если источник приходил на встречу со свертком, это был знак опасности. Я даже предупредил нашего посла К.К. Юренева, что в случае, если японцы меня схватят и заявят, что при мне были обнаружены какие-либо документы, это провокация. В Токио я успешно проработал два года, после чего вернулся в Москву. Встретили меня холодно. Начинались годы репрессий и поиска "врагов народа". Г. Ягода, став наркомом НКВД, снял Артузова с поста начальника иностранного отдела. Его направили в разведуправление РККА (ГРУ).

Новый начальник ИНО Слуцкий даже не захотел получить от меня отчет о работе резидентуры и отправил в отпуск. 

 — Борис Игнатьевич, сегодня сложное отношение к чекистам 30-х годов. Откуда появились те, которые арестовывали невинных, пытали, фабриковали дела "врагов народа", создавали систему ГУЛАГа? 

 — Среди нас еще в начале 30-х годов многие события вызывали вопросы и протесты. Мои товарищи из контрразведки несколько раз разоблачали сфабрикованные дела. Мы занимались конкретными задачами по охране безопасности Родины. А рядом с нами в соседнем здании действовали сотрудники экономического управления, которые часто фабриковали дела. Мы их называли "липачами" от слова "липа", которую они подсовывали наверх руководству как подтверждение их успешной работы. Толчок всему этому дал, на мой взгляд, Генрих Ягода. Против него выступили многие известные чекисты, в том числе мой начальник, руководитель контрразведки Ольский, которого вскоре уволили, направив работать одним из руководителей треста# "Мосглавресторан". Все они позже были расстреляны. В 1938 году был расстрелян и сам Ягода, но не за свои преступления, а за связь с троцкистами# Его сменили Ежов, а затем Берия, которые еще активнее, выполняя указания Сталина, продолжили политику репрессий в отношении своего народа, в том числе и чекистов. 

 — После возвращения из Токио и холодного приема вам пришлось искать работу? 

 — Да, такой прием разведчика на Родине — это как удар в спину. Но надо было решать, что мне делать: у меня семья, сыну 13 лет. Я встретился с Артузовым, и он предложил мне перейти к нему в Разведуправление Генштаба, которым руководил М. Урицкий, а его замом был Артур Христианович. Я попал во 2-й отдел, который занимался в том числе и Японией. Здесь я впервые узнал о Рамзае — Рихарде Зорге. Уже вначале, знакомясь с его досье, донесениями из Токио, я сразу понял масштаб этого разведчика. В нем все было высокого класса — он был прекрасный, общительный журналист, искушенный политик и, что очень важно для разведчика, прекрасный актер. Причем, работая разведчиком, он не прошел необходимой специальной подготовки. Зорге имел возможность получать уникальную информацию. Немало лет его связывала дружба с немецким военным атташе Оттом, который не без помощи и советов Зорге позже стал послом Германии в Японии. Ему удавалось добывать очень ценные данные от советника принца Коноэ, который был премьер-министром. Поэтому в наши обязанности входило снабжать его необходимыми данными и инструкциями, которые готовились после тщательной проработки и изучения всех деталей той или иной операции Рамзая. Для этого необходимы были мои знания японских реалий. Но Зорге зачастую действовал на свое усмотрение, порой очень рискуя. Он, например, любил гонять на мотоцикле и однажды, везя секретные документы, попал в аварию. Чудом не раскрыл себя. 

 — В период вашей работы в Токио Зорге уже действовал в Японии. Вы были знакомы с ним? 

 — Мы друг о друге ничего не знали. Я работал по линии ИНО, а он был нелегальным резидентом военной разведки. 

 — Как могло произойти, что всю группу Рихарда Зорге осенью 1941 года японские спецслужбы смогли арестовать? - Было нарушено, на мой взгляд, основное правило для наших разведчиков - держаться подальше от коммунистов. В США еще до приезда в 1933 году Зорге в Японию сотрудникам ИНО удалось завербовать японского художника, коммуниста Мияги. Из Америки его послали в Японию для работы с группой Рамзая. Ведь Зорге арестовала не военная контрразведка, которая занималась шпионами, а политическая охранка, которая вела слежку за коммунистами. 

 — Зорге пришлось многое пережить, в том числе и от своих, когда он посылал сообщения, предупреждая о войне, но в Москве им не верили. 

 — Это очень тяжелое психологическое состояние, когда тебе не верят, а ты, сумев с трудом получить секретные данные, оказался прав. Цена такой ошибки бывает слишком высока. Хороший разведчик может решить судьбу битвы или успеха в политических переговорах, если ему, конечно, верят. А Зорге был великий разведчик. Сталин не доверял не только ему. Однажды я зашел с докладом к Урицкому, когда тот, сидя за столом, читал сообщение агента из Европы о подготовке Берлина к войне. Он при мне несколько раз повторил фразу: "Как я могу пойти и доложить об этом ему. Ведь он ничему не верит". Урицкий собирался на доклад к Сталину... 

Борис Игнатьевич прерывается и показывает на небольшую фотографию за стеклом книжного шкафа: "Это моя сестра Александра". В 1937 году за связь с "врагами народа" сестру Б.И. Гудзя арестовали. Ее осудили на восемь лет и отправили на Колыму, где она вскоре умерла от воспаления легких. 

Борис Гудзь был уволен из военной разведки в мае 1937 года и вскоре исключен и из партии. Так судьба сестры изменила и его жизнь. Позже выяснилось, что коллега по работе в Японии оклеветал его и, признав под пытками, что сам стал японским шпионом, был расстрелян. Каждую ночь он ждал ареста. Целый год Борис Гудзь не мог найти работу. Выручили умение водить автомобиль и знание техники. В 1938 году в Первом автобусном парке Москвы начал трудиться водителем. В 1939-м его восстановили в партии, но в разведку вернуться не предложили. Когда началась война в 1941 году, Гудзь несколько раз писал заявления с просьбой отправить на фронт, но получал отказ с резолюцией "До специального распоряжения". Но фронт вскоре сам приблизился к Москве, и его, начальника автоколонны, послали во главе почти ста автобусов к Ржеву, где уже были немцы. Ему едва удалось развернуть машины и под обстрелом, взяв по пути эвакуируемых и раненых, Б. Гудзь смог вывезти людей в Калинин (Тверь).

На фронт ушел его сын, который был назначен командиром разведки танковой бригады. В 1944-м Борис Игнатьевич получил похоронку, в которой было сказано, что сын геройски погиб под Будапештом.

После войны Б.И. Гудзь работал начальником большого автохозяйства столицы. Уйдя на пенсию, до 90 лет водил свой "Москвич". В конце 60-х о нем вспомнил режиссер Сергей Колосов, пригласив консультантом кинофильма "Операция "Трест". В наши дни, уже в преклонном возрасте, Борис Игнатьевич Гудзь не позволяет себе расслабляться и думать о несправедливости судьбы. Он много читает и работает с архивами, а еще в 103 года, поражая своей памятью, дает всем нам урок жизнелюбия и лучшего понимания того, какой была эпоха бурлящих 20-х и 30-х годов прошлого столетия. И каждый, кто узнает историю его жизни, убеждается, как уникально и непросто сложилась его судьба, так не похожая ни на одну другую. 

От редакции

"Парламентская газета" поздравляет Б.И. Гудзя с Днём работников органов безопасности и 85-й годовщиной Службы внешней разведки и желает ему здоровья и долгих лет жизни.