"ЗАПИСКИ РЕЗИДЕНТА"

Полковник в отставке Иван ДЕДЮЛЯ. Москва 

С ветераном Внешней разведки полковником в отставке Иваном ДЕДЮЛЕЙ читатели "Красной звезды" познакомились в дни празднования 60-летия Великой Победы, когда наша газета опубликовала его очерк-воспоминание "Шли на битву партизаны" (7 мая 2005 г.). Однако не только этот материал вызвал читательский интерес, но и судьба самого Ивана Прохоровича. Ведь он в послевоенные годы стал дипломатом, затем перешел на службу в Первое главное управление КГБ при Совете Министров СССР, возглавлял резидентуру советской разведки в Израиле, был помощником председателя КГБ СССР по разведке. 

Мы предлагаем вниманию читателей отрывки из воспоминаний Ивана Прохоровича. 

Разведчиками не рождаются 

До прихода в Первое главное управление КГБ у меня было весьма смутное представление о внешней разведке и противоречивое отношение к органам государственной безопасности. В памяти крепко осели трагические 1936-1938 годы, когда по доносу-фальшивке какого-то негодяя в одну ночь были арестованы лучшие представители профессорско-преподавательского состава Могилевского пединститута, студентом которого я в то время был. Помнились и другие примеры необоснованных репрессий, а также ставшие известными черные дела Берии и его подручных. Все это не могло не отразиться на моем восприятии органов безопасности, и, когда в 1954 году в одном из кабинетов на Старой площади мне было сказано о "высоком доверии партии" и предложено перейти из МИДа на работу в КГБ, я оказался в затруднении. В МИДе, где я работал с 1947 года после окончания Высшей дипломатической школы (ныне — академия), был уже приобретен немалый опыт, открывались перспективы. Ранг и должность первого секретаря давали возможность приложить к делу свои знания и способности. В 1954 году вышла моя брошюра "Германский вопрос и обеспечение европейской безопасности", и были планы развернуть ее в кандидатскую диссертацию. И вдруг — на Старой площади мне было сказано о "высоком доверии"... Ответ просили сообщить по телефону через два дня. 

Неспокойно было на сердце. Я был на распутье. Пройденный жизненный путь от мальчишки из многодетной семьи белорусского землепашца на Случине до вершины мечты молодежи — дипломата Великой Державы отдавал в моем сознании предпочтение работе в высотном здании на Смоленской площади, но в сознании давал знать о себе червь сомнения — правильно ли предпочитать достигнутое благополучие переходу в то ведомство, которому предстояло изжить в своих делах бездушие к человеку, неуважение к закону и прочее, что компрометировало КПСС и Советскую власть... Что же будет с этим ведомством, думал я, если не вдохнуть в него свежую здоровую струю, не влить туда "праведную кровь"? 

О хитром деле невидимого фронта мне было известно немного больше того, чему научила жизнь на переднем крае в борьбе против гитлеровцев в годы Великой Отечественной войны. Тогда я постиг истину, что разведка — не только ум, глаза, уши и компас командования, но это и грозная сила, способная творить чудеса: одержать победу в бою, разрушить мосты и бетонные стены, разбить рельсы, свалить эшелоны... Мне стало известно и то, что сила разведки — в кадрах, что ее детонатором являются живые люди — умные, сильные, стойкие, мужественные и бесстрашные патриоты Отчизны. 

Подумав, я пришел к выводу, что следует пожертвовать насиженным и обогретым местом в здании на Смоленской и согласиться с предложением, сделанным на Старой площади. Так я стал сотрудником ПГУ КГБ при СМ СССР, никогда о том не думая и не гадая. Воистину разведчиками не рождаются, а становятся. 

Настал день, когда я с разовым пропуском оказался в 5-м подъезде учреждения, о котором одни говорили с глубоким уважением, другие — со страхом и слезами на глазах. С большим волнением и настороженностью открывал я массивную дверь здания на площади Дзержинского. За дверью на меня пахнуло не тем воздухом, которым я дышал во владениях МИД на Кузнецком мосту, а затем на Смоленской площади. Здесь душа бывшего гвардейца сразу почувствовала военный стиль жизни ведомства: все на своем месте, ничего лишнего, повсюду чистота и порядок. Рабочий день начинался без суеты и шума. Погрузившись в свои мысли, сотрудники спешили к рабочим местам. Приветствие — кивок головы и сдержанная улыбка. У лифта спокойная цепочка сотрудников, негромкий разговор да шорох просматриваемых газет. Никаких зловещих следов ежовщины и бериевщины я не приметил, но какая-то строгость и сдержанность в поведении людей обращали на себя внимание. Позже я понял, что это объяснялось спецификой и характером их работы... 

Кабинет начальника спецуправления. Новобранцев принимал полковник А.М. Коротков — высокий человек со спортивной фигурой, много лет проведший на нелегальной работе в фашистском логове. Сосредоточенные, умные глаза Александра Михайловича пробежали по нашим лицам. Доброжелательная улыбка и спокойный грудной голос расположили нас к этому человеку. Несколько фраз он произнес на чистом немецком языке, это еще больше подняло наше уважение и симпатию к нему. Кратко ознакомив с характером работы спецуправления, Коротков сообщил о направлении нас на трехмесячные курсы для овладения мудростью разведывательного искусства и выразил уверенность, что мы оправдаем высокое доверие практическими делами... 

Несколько слов о работе 

После непродолжительной стажировки в оперативном отделе разведки и Консульском управлении МИД СССР, а также ознакомления с порученным мне участком работы я вместе с семьей прибыл в Вену, утопавшую в золоте осенней листвы. 

Город с его королевскими дворцами и ухоженными парками, чистыми улицами, покладистыми и обходительными жителями произвел на меня приятное впечатление. Разрушительный смерч войны милостиво обошелся с австрийской столицей — в апреле 1945 года воины Красной Армии штурмовали ее без применения авиации и крупнокалиберной артиллерии. Город был спасен от разрушения ценой жизней сынов и дочерей нашей Отчизны. Австрийцы в беседах с советскими людьми проявляли понимание этого и выражали глубокую признательность командованию и войскам за спасение столицы. 

Расположение столицы Австрии в центре Европы, а также нейтральный статус государства создавали благоприятные условия для деятельности разведок как западных, так и восточных стран. Этим активно пользовались обе стороны. 

Забегая вперед, отмечу, что моя работа по линии внешней разведки оценивалась руководством ПТУ и КГБ положительно. Мне удалось пополнить ее агентурный аппарат довольно авторитетными и ценными источниками информации. От них были получены серьезная информация по главному противнику, а также сведения, позволившие выйти на след опасного агента противника. Были и другие материалы, документы и дела государственной важности... 

По понятным причинам о приобретенных мной источниках разведывательной информации я не могу писать, однако отмечу, что в моей работе не было места ни шантажу, ни подкупу, ни принуждению или чему-либо подобному... Решающую роль в этом сложном деле, по-моему, играет правильный подбор объекта разработки и ключа к сердцу и уму этого человека. Психологический фактор — важнейший элемент деликатного процесса... Считаю также необходимым отметить, что своей деятельностью как разведчик не нанес ущерба нейтральной Австрии и ее народу. В работе уважал и оберегал нейтралитет этой страны, гарантированный, в частности, и Советским Союзом, дорожил гостеприимством австрийского народа. Австрийцы отвечали мне тем же. 

Вена в те годы являлась центром, где решались многие вопросы европейской и мировой политики. Во дворцах австро-венгерских монархов почти ежемесячно проходили различные международные конференции, сессии, симпозиумы, встречи государственных деятелей Европы, Америки, Азии, Африки. Проводившиеся мероприятия представляли, естественно, большой интерес и для нашей страны. Это обязывало резидентуру и ее сотрудников своевременно добывать достоверную информацию по злободневным вопросам и направлять ее в Центр. 

Добывать информацию, как известно профессионалам, непросто. Особенно нелегко это оказалось для меня: свою разведработу в Австрии я начинал практически с чистого листа, если не считать переданных мне на связь двух "иждивенцев" разведки, "липачей", от "помощи" которых по моему предложению в 1958 году резидентура и Центр отказались... 

Официальный визит 

За время работы в Австрии мне посчастливилось быть очевидцем, а иногда и участником исторических событий, встречаться с государственными деятелями многих стран, в том числе и Советского Союза. Остановлюсь на некоторых событиях и лицах... 

Я дважды находился в составе группы посольства и резидентуры, обслуживавшей визиты главы советского государства Н.С. Хрущева в Австрию. Мне приходилось не только бывать рядом с Хрущевым, Косыгиным и сопровождающими их министрами, но и беседовать с ними. Тяжелым грузом легла на сердце встреча с Никитой Сергеевичем в отеле на берегу живописного озера неподалеку от Зальцбурга. После ознакомления с информацией, доставленной мной и моим коллегой из посольства, Хрущев пригласил нас в буфет с изобилием спиртных напитков, вин и холодных закусок. Мы подошли к стойке, Хрущев собственноручно наполнил французским коньяком три тонких стакана и предложил выпить за здоровье присутствовавших. Вдруг за спиной раздался игривый голос министра культуры Е.А. Фурцевой:

 — Никита Сергеевич, и я хочу с вами выпить!

Хрущев повернулся всем корпусом в сторону спешившей со второго этажа Фурцевой, его лицо расплылось в добродушной улыбке:

 — Присоединяйся, Катя, веселее будет.

Я и мой коллега скромно отошли в сторону. Хрущев, забыв о нас, наполнил коньяком стакан и для министра культуры, они чокнулись и осушили стаканы до дна. Хрущев раскраснелся, повеселел. Потом снова налил по половине стакана себе и Екатерине Алексеевне, взял третий стакан и также до половины наполнил его коньяком.

 — Я хочу поднять бокал за здоровье моего друга канцлера Рааба. Где же он, почему его здесь нет?

В зале наступила тишина. Наконец шеф протокола австрийского МИД подошел к Хрущеву и сказал, что канцлер чувствует себя неважно и отдыхает. При этом взволнованным голосом он сообщил, что врачи запретили канцлеру употреблять спиртное. Хрущев видимо, не поверил австрийскому дипломату и настойчиво потребовал к себе Рааба... Советские и австрийские дипломаты растерялись. Какое-то время стояла полнейшая тишина. Вскоре канцлер появился у стойки, молча выслушал маловразумительный тост Хрущева и с трудом сделал глоток из стакана... Через минуту австрийцы унесли его на второй этаж...

 — Музыку! — закричал хмельной Никита.

 — Музыку! — вторила ему Екатерина. 

Зазвучала музыка, затопали и заплясали вершители судеб великой державы и многомиллионного народа. Я впервые видел вакханалию высоких по своему положению людей и с трудом верил своим глазам. Сердце сжималось от стыда и негодования. Пляски продолжались до полуночи. В голову невольно приходили крамольные мысли: как партия и все мы допустили таких людей до вершины власти? - возмущался и недоумевал я. В ту кошмарную ночь мне стало ясно, что Хрущев был не таким партийным и государственным деятелем, каким мы представляли его до смерти И.В. Сталина. И не ошибся. 

Бессонница 

Всю ночь после этой встречи я не смыкал глаз. Тревога за Отчизну и ее будущее терзала мою душу. Голову сверлили мысли об активизации шпионской и иной подрывной деятельности спецслужб США и их европейских союзников по НАТО против нашего государства. Невольно вспомнилось выступление Черчилля в Фултоне, ратовавшего за подготовку новой агрессии против Советского Союза с участием недобитых гитлеровцев. 

Вспомнилась и директива совета национальной безопасности США № 20/1 "Цели США в войне против России", ставшая известной из выступления главы шпионско-подрывного центра США А. Даллеса. В ней, в частности, говорилось: "Окончится война... и мы бросим все, что имеем... на оболванивание и одурачивание людей! Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению: посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых "художников", которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. 

В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Честность и порядочность будут осмеиваться... превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом... Будем бороться за людей с детских лет, главную ставку всегда будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов..." 

В ту же кошмарную ночь мне вспомнилась информация нашего источника, связанная с директивой совета национальной безопасности США № 20/1. В информации, в частности, указывалось о выделении дополнительных многомиллиардных ассигнований ЦРУ для усиления и развертывания враждебных акций "по взрыву Советского Союза изнутри". 

Особое внимание обращалось на активизацию шпионско-подрывной деятельности НТС, ОУН, сионистских и иных пропагандистско-диверсионных центров на территории РСФСР (Москва, Ленинград), Украины, республик Прибалтики, Закавказья и Юго-Восточной Азии, а также на приобретение среди верхушки партийно-государственных аппаратов "агентуры влияния". Именно тогда Запад наряду с "холодной войной" приступил к широкомасштабной информационно-психологической войне, которую также не оценили должным образом в Кремле. 

Всему миру в те годы было известно, что по сценарию ЦРУ и на доллары США готовились и проводились контрреволюционные мятежи в Венгрии, Чехословакии, Польше и в ГДР. Кстати, Никита Хрущев был не только очевидцем кровавых оргий фашиствующих националистических и уголовных элементов, но и являлся одним из активных их укротителей. Поэтому я полагал, что Хрущев, как глава государства, должен был бы понимать ситуацию и извлечь уроки, сделать для себя нужные выводы. Да и сама жизнь должна была научить его уму-разуму. Однако во второй половине 1950-х годов стало очевидным, что этого он не сделал...