Из партизан — в резиденты
24 Марта 2005
Николай ДОЛГОПОЛОВ
Учитель сельской школы в Беларуси, а в годы войны комиссар сражавшейся в Минской области партизанской бригады "Смерть фашизму" Иван Прохорович Дедюля стал полковником внешней разведки, резидентом в Израиле, помощником председателя КГБ СССР по разведке. Награжден боевыми орденами, медалями и особо ценящимся среди чекистов нагрудным знаком "Почетный сотрудник госбезопасности". Сейчас в отставке. Живет в Москве.
Иван Прохорович Дедюля закончил Могилевский педагогический институт. Но как следует поработать в сельской школе молодому педагогу не удалось. В декабре 1939-го призвали в армию. А потом грянула война — и сразу, с 22-го июня 1941-го, — на фронте. С первых дней, разгромив со своим батальоном колонну немцев, понял и уверовал: бить их вполне даже можно. Отступал, однако. достойно, с боями. Был ранен, а слегка подлечившись, около двух месяцев готовился к партизанской войне. Вместе с полусотней бойцов перешел линию фронта. На вооружении — только винтовки и трофейный немецкий пулемет. С этим и начали воевать. За два года сражавшийся в смолевичских лесах под Минском отряд "Смерть фашизму" превратился в бригаду, комиссаром которой в 1943-м и назначили молодого парня Ивана Дедюлю. Его партизаны держали в страхе немецкие гарнизоны и полицаев, а все попытки внедрить в отряд провокаторов пресекались жестко и умело.
— К началу освобождения Беларуси от фашистов в бригаде было уже около полутора тысяч бойцов, — рассказывает Иван Прохорович.- Охотно принимали бежавших из плена наших офицеров. Из местных жителей — тех. чьи родственники уже сражались в отряде. А как к нам люди рвались! Захотели бы. заставь нужда — и бригада выросла бы в считанные дни до пяти тысяч человек. Но мы вынуждены были частенько отказываться от пополнения, говорили добровольцам: "Вы хоть автомат или винтовку какую ни есть раздобудьте, а потом уж в лес". В отряде в лаптях ходить запрещалось. Это было бы для командира страшнейшим позором, если его боец — и в лаптях. Покупай, выменивай - или трофейные. Мародерства не допускали. За это строго карали. Да, в бою забирали оружие — своего не хватало. Иногда еще шла где-то рядом стрельба, а партизан уже примеряет обувку с убитого фрица. Часто ругались: до чего же подъемы у фашистов малы. как им такие сапоги лезут. Куда деваться: приходилось их разнашивать. В основном брали в отряд людей, на практике доказавших: в партизанах они пригодятся, не превратятся в обузу. Настрой бить фашистов в Беларуси был страшный. Иногда даже ультиматум ставили: "Или берете нас, или создадим свой отряд". И создавали. Были случаи, когда в белорусских лесах действовали даже партизаны-одиночки. Бывший сапер Василий Лаврухин. к примеру, один сжег несколько маленьких мостов и взорвал две машины с немцами. Ночью, выходя на свою рисковую охоту, выслеживал фрицев. Конечно, в отряд "Смерть фашизму" его позднее взяли.
И Дедюля говорит об этом откровенно, а иногда и с болью. Ведь пытались немцы забросить в отряд и шпионов, и диверсантов. Однажды чуть было не отравили партизан мышьяком. И тогда предателей судили, расстреливали. Впрочем, это как раз тот случай, когда рассказ от первого лица наиболее уместен.
Слово комиссару: - Без бдительности в партизанах было никак нельзя. Скажу откровенно: никаких контрразведчиков-профессионалов к нам не прикрепляли. Еще до перехода через линию фронта с одним толковым парнем, Чуяновым, провели несколько бесед. Думаю, обучили каким-то азам контрразведки, а потом уж нам приходилось учиться на ходу. Чуянову передали список подпольщиков из Смолевичского района, нужно было с ними установить связь, что потом наш товарищ и сделал.
А когда из полусотни человек отряд "Смерть фашизму" разросся до 600 партизан — три роты, то в каждой был свой доморощенный уполномоченный особого отдела. Ребят мы подбирали из своих — зорких, наблюдательных. Работать им приходилось по-серьезному. Абверовцы несколько раз забрасывали к нам агентов с легендой одной и той же. но весьма похожей на правду. Спасаюсь, мол. от преследования, потому и рвусь в партизаны. Но вот что характерно: жителей из соседних деревень среди агентов не было. Или военнопленные, вроде как сбежавшие из лагерей, или кто из больших городов, к примеру, из Минска. Но в 1942-м мы установили связь и с минским подпольем, и людей. оттуда приходивших, вместе с подпольщиками проверяли. Иногда из города подавали нам знак: человек сомнительный. Бывало, и подтверждали, что бежал из плена, уничтожив при этом охранников. Но мы все равно с такого глаз не спускали. Проходило время, доказывал парень, что подозрений не заслуживает, и мы относились к нему уже как к своему. Слово "бдительность" коробить не должно. Ведь цена благодушия — жизнь. Однажды и закончилось все трагически. Пробрался-таки в наш отряд диверсант. Дослужился даже до командира взвода. Сам из военнопленных и, когда бежал, установили мы это точно, убил двух охранников. Так что немцы даже своих не пожалели. Он убил одного нашего командира и его адъютанта. Те как раз шли на встречу с минскими подпольщиками. Расстрелял обоих прямо в упор. Отыскали его партизанские уполномоченные-контрразведчики с огромным трудом.
Было еще и несколько других случаев. Девиц молодых нам подбрасывали с жалобными историями: мужа, отца. жениха убили, хочу мстить, а сами с немцами спелись.
Но в основном вербовали в абвере военнопленных. Прихватывали их на чем-то, и у тех никакой дороги назад не было.
Как-то и я едва на тот свет не отправился. Спасло то, что человек я особо не пьющий. Отмечали день рождениями кто-то подсыпал в стакан отраву. Я только пригубил, и — не понравилось. И все равно врач еле меня спас. Хотел кто-то убрать комиссара. И кто-то из своих, близких. Сколько лет прошло, а подозрения остались.
Но расскажу вам историю, которая едва не закончилась полной трагедией. Вдруг получаем мы из соседнего Борисова тревожнейший сигнал: абверовцы попытаются подбросить в отряд через засланных диверсантов какую-то отраву, У нас с едой было строго. Рядом с колодцем, который сами и вырыли, — всегда часовой. У котла с пищей, рядом с поваром — тоже. И тут из одного нашего отряда срочно докладывают, что в общем котле, за которым наблюдают постоянно, обнаружен мышьяк. Практика у нас была такая: перед раздачей пищи повар, медсестра, иногда дежурный снимали пробу. А тут показалось, что у варева цвет какой-то странный — отдает голубизной. Отрядная наша кошка еду лизнула и сразу начала корчиться — точно мышьяк. Пришлось задержать сразу восьмерых: тут и повар (а кто же еще?), и партизаны, что рядом с варевом крутились и картошку чистили. Расследование ведем, от бойцов, одного за другим; подозрения отметаем. И вот остается один партизан. Сам — из военнопленных, из лагеря бежал... Но идем дальше, расследуем шаг за шагом. Выясняется картина довольно странная. Вроде как вернулся он за пару часов до обеда замерзший, аж жуть. И захотел горячей водичкой из котла чуть отогреться. Зачерпнул своей кружечкой из общего котла. Потом выяснили, что бегал партизан в соседнюю деревню на встречу с женщиной, которая вроде как удрала от немцев из Минска. Удалось ее нам выманить из деревушки поближе к лесу. Обыскали, и партизанский доктор подтвердил: найденное при ней вещество — мышьяк.
И на вопрос мой. может и наивный, что же с такими мерзавцами делали. Иван Прохорович Дедюля ответил твердо: расстреливали. Такая уж тут была война. Но самосуда — никакого. Вели следствие. И когда вину твердо доказывали — докладывали об этом в подпольный райком партии. Работал там специальный уполномоченный особого отдела. И если приговор подтверждался, то приводили его в исполнение. Но никогда, подчеркивает мой собеседник, партизаны этим не злоупотребляли. Однако в тех случаях, о которых рассказал комиссар, диверсантам прощения не было.
Бывали у партизан в боях тяжелые потери. Раз взяли немцы отряд в петлю, потеряли тогда убитыми около ста человек. До сих пор казнит себя комиссар Иван Дедюля. что слишком доверился командиру одного из отрядов, может, не проявил нужной стойкости.
Хоронили убитых в лесу. Ставили метки. И крест — как положено. Имя писали не всегда. Иногда только делали пометки в блокноте. Потом переносили, еще во время войны, на свое партизанское кладбище. Вырывались партизаны из фашистского кольца, заканчивали немцы блокаду леса, и бойцы отряда перевозили с этого партизанского кладбища останки своих товарищей на общегражданское. Ведь фашисты могли над останками надругаться, а партизаны хотели, чтобы их товарищи спали спокойно и достойно.
Учитель сельской школы в Беларуси, а в годы войны комиссар сражавшейся в Минской области партизанской бригады "Смерть фашизму" Иван Прохорович Дедюля стал полковником внешней разведки, резидентом в Израиле, помощником председателя КГБ СССР по разведке. Награжден боевыми орденами, медалями и особо ценящимся среди чекистов нагрудным знаком "Почетный сотрудник госбезопасности". Сейчас в отставке. Живет в Москве.
Иван Прохорович Дедюля закончил Могилевский педагогический институт. Но как следует поработать в сельской школе молодому педагогу не удалось. В декабре 1939-го призвали в армию. А потом грянула война — и сразу, с 22-го июня 1941-го, — на фронте. С первых дней, разгромив со своим батальоном колонну немцев, понял и уверовал: бить их вполне даже можно. Отступал, однако. достойно, с боями. Был ранен, а слегка подлечившись, около двух месяцев готовился к партизанской войне. Вместе с полусотней бойцов перешел линию фронта. На вооружении — только винтовки и трофейный немецкий пулемет. С этим и начали воевать. За два года сражавшийся в смолевичских лесах под Минском отряд "Смерть фашизму" превратился в бригаду, комиссаром которой в 1943-м и назначили молодого парня Ивана Дедюлю. Его партизаны держали в страхе немецкие гарнизоны и полицаев, а все попытки внедрить в отряд провокаторов пресекались жестко и умело.
— К началу освобождения Беларуси от фашистов в бригаде было уже около полутора тысяч бойцов, — рассказывает Иван Прохорович.- Охотно принимали бежавших из плена наших офицеров. Из местных жителей — тех. чьи родственники уже сражались в отряде. А как к нам люди рвались! Захотели бы. заставь нужда — и бригада выросла бы в считанные дни до пяти тысяч человек. Но мы вынуждены были частенько отказываться от пополнения, говорили добровольцам: "Вы хоть автомат или винтовку какую ни есть раздобудьте, а потом уж в лес". В отряде в лаптях ходить запрещалось. Это было бы для командира страшнейшим позором, если его боец — и в лаптях. Покупай, выменивай - или трофейные. Мародерства не допускали. За это строго карали. Да, в бою забирали оружие — своего не хватало. Иногда еще шла где-то рядом стрельба, а партизан уже примеряет обувку с убитого фрица. Часто ругались: до чего же подъемы у фашистов малы. как им такие сапоги лезут. Куда деваться: приходилось их разнашивать. В основном брали в отряд людей, на практике доказавших: в партизанах они пригодятся, не превратятся в обузу. Настрой бить фашистов в Беларуси был страшный. Иногда даже ультиматум ставили: "Или берете нас, или создадим свой отряд". И создавали. Были случаи, когда в белорусских лесах действовали даже партизаны-одиночки. Бывший сапер Василий Лаврухин. к примеру, один сжег несколько маленьких мостов и взорвал две машины с немцами. Ночью, выходя на свою рисковую охоту, выслеживал фрицев. Конечно, в отряд "Смерть фашизму" его позднее взяли.
И Дедюля говорит об этом откровенно, а иногда и с болью. Ведь пытались немцы забросить в отряд и шпионов, и диверсантов. Однажды чуть было не отравили партизан мышьяком. И тогда предателей судили, расстреливали. Впрочем, это как раз тот случай, когда рассказ от первого лица наиболее уместен.
Слово комиссару: - Без бдительности в партизанах было никак нельзя. Скажу откровенно: никаких контрразведчиков-профессионалов к нам не прикрепляли. Еще до перехода через линию фронта с одним толковым парнем, Чуяновым, провели несколько бесед. Думаю, обучили каким-то азам контрразведки, а потом уж нам приходилось учиться на ходу. Чуянову передали список подпольщиков из Смолевичского района, нужно было с ними установить связь, что потом наш товарищ и сделал.
А когда из полусотни человек отряд "Смерть фашизму" разросся до 600 партизан — три роты, то в каждой был свой доморощенный уполномоченный особого отдела. Ребят мы подбирали из своих — зорких, наблюдательных. Работать им приходилось по-серьезному. Абверовцы несколько раз забрасывали к нам агентов с легендой одной и той же. но весьма похожей на правду. Спасаюсь, мол. от преследования, потому и рвусь в партизаны. Но вот что характерно: жителей из соседних деревень среди агентов не было. Или военнопленные, вроде как сбежавшие из лагерей, или кто из больших городов, к примеру, из Минска. Но в 1942-м мы установили связь и с минским подпольем, и людей. оттуда приходивших, вместе с подпольщиками проверяли. Иногда из города подавали нам знак: человек сомнительный. Бывало, и подтверждали, что бежал из плена, уничтожив при этом охранников. Но мы все равно с такого глаз не спускали. Проходило время, доказывал парень, что подозрений не заслуживает, и мы относились к нему уже как к своему. Слово "бдительность" коробить не должно. Ведь цена благодушия — жизнь. Однажды и закончилось все трагически. Пробрался-таки в наш отряд диверсант. Дослужился даже до командира взвода. Сам из военнопленных и, когда бежал, установили мы это точно, убил двух охранников. Так что немцы даже своих не пожалели. Он убил одного нашего командира и его адъютанта. Те как раз шли на встречу с минскими подпольщиками. Расстрелял обоих прямо в упор. Отыскали его партизанские уполномоченные-контрразведчики с огромным трудом.
Было еще и несколько других случаев. Девиц молодых нам подбрасывали с жалобными историями: мужа, отца. жениха убили, хочу мстить, а сами с немцами спелись.
Но в основном вербовали в абвере военнопленных. Прихватывали их на чем-то, и у тех никакой дороги назад не было.
Как-то и я едва на тот свет не отправился. Спасло то, что человек я особо не пьющий. Отмечали день рождениями кто-то подсыпал в стакан отраву. Я только пригубил, и — не понравилось. И все равно врач еле меня спас. Хотел кто-то убрать комиссара. И кто-то из своих, близких. Сколько лет прошло, а подозрения остались.
Но расскажу вам историю, которая едва не закончилась полной трагедией. Вдруг получаем мы из соседнего Борисова тревожнейший сигнал: абверовцы попытаются подбросить в отряд через засланных диверсантов какую-то отраву, У нас с едой было строго. Рядом с колодцем, который сами и вырыли, — всегда часовой. У котла с пищей, рядом с поваром — тоже. И тут из одного нашего отряда срочно докладывают, что в общем котле, за которым наблюдают постоянно, обнаружен мышьяк. Практика у нас была такая: перед раздачей пищи повар, медсестра, иногда дежурный снимали пробу. А тут показалось, что у варева цвет какой-то странный — отдает голубизной. Отрядная наша кошка еду лизнула и сразу начала корчиться — точно мышьяк. Пришлось задержать сразу восьмерых: тут и повар (а кто же еще?), и партизаны, что рядом с варевом крутились и картошку чистили. Расследование ведем, от бойцов, одного за другим; подозрения отметаем. И вот остается один партизан. Сам — из военнопленных, из лагеря бежал... Но идем дальше, расследуем шаг за шагом. Выясняется картина довольно странная. Вроде как вернулся он за пару часов до обеда замерзший, аж жуть. И захотел горячей водичкой из котла чуть отогреться. Зачерпнул своей кружечкой из общего котла. Потом выяснили, что бегал партизан в соседнюю деревню на встречу с женщиной, которая вроде как удрала от немцев из Минска. Удалось ее нам выманить из деревушки поближе к лесу. Обыскали, и партизанский доктор подтвердил: найденное при ней вещество — мышьяк.
И на вопрос мой. может и наивный, что же с такими мерзавцами делали. Иван Прохорович Дедюля ответил твердо: расстреливали. Такая уж тут была война. Но самосуда — никакого. Вели следствие. И когда вину твердо доказывали — докладывали об этом в подпольный райком партии. Работал там специальный уполномоченный особого отдела. И если приговор подтверждался, то приводили его в исполнение. Но никогда, подчеркивает мой собеседник, партизаны этим не злоупотребляли. Однако в тех случаях, о которых рассказал комиссар, диверсантам прощения не было.
Бывали у партизан в боях тяжелые потери. Раз взяли немцы отряд в петлю, потеряли тогда убитыми около ста человек. До сих пор казнит себя комиссар Иван Дедюля. что слишком доверился командиру одного из отрядов, может, не проявил нужной стойкости.
Хоронили убитых в лесу. Ставили метки. И крест — как положено. Имя писали не всегда. Иногда только делали пометки в блокноте. Потом переносили, еще во время войны, на свое партизанское кладбище. Вырывались партизаны из фашистского кольца, заканчивали немцы блокаду леса, и бойцы отряда перевозили с этого партизанского кладбища останки своих товарищей на общегражданское. Ведь фашисты могли над останками надругаться, а партизаны хотели, чтобы их товарищи спали спокойно и достойно.
Источник: Труд
Публикации за Март 2005
"Безвременье проходит, времена остаются"
24 Марта 2005
НЕСЛУЧАЙНАЯ АВИАКАТАСТРОФА
23 Марта 2005
ДЕЛО ЖЕНСКОЕ, ГЕРОИЧЕСКОЕ
5 Марта 2005
