На войну по блату, в разведку по любви

Фокус с одинаковыми портфелями, брошенная в туалете сутана, обмен «21 к 1» и другие шпионские тайны ветерана СВР Виталия КОРОТКОВА

Полвека назад в советской разведшколе случился курьез. Мудрый преподаватель рассказывал, как он работал в США с агентом. И бросил фразу: «Я дал ему наводку». Один из будущих разведчиков тогда спросил: «Почему на водку?! Почему не на чай?!» — чем вызвал сначала замешательство, а потом взрыв хохота. Это был Виталий КОРОТКОВ. Кто бы мог подумать тогда, что наивный парнишка вскоре станет одним из лучших разведчиков? Что он будет получать ценнейшую информацию в разных европейских странах?

Именно Виталию Викторовичу сотрудник немецкой разведки и контрразведки, бывший оберштурмфюрер СС Хайнц Фельфе, передал более 15 тысяч секретных документов.

Уже будучи «в отставке», немец писал русскому другу письма вплоть до самой смерти. Вот они, эти листки, передо мной. Читаю их — и прямо мурашки… В них Фельфе делится самым сокровенным, советуется и просто рассказывает обо всем, что происходит с ним и с новой Германией...

А Короткову трудно не доверять. Невозможно не попасть под его обаяние даже сейчас. Он сидит сейчас передо мной, поет романсы на немецком, вспоминает войну и свою работу в Германии. И глаза сияют, как будто ему 17, а не 87.

Ветеран разведки Виталий Коротков. Фото: пресс-служба СВР

«Я должен был увидеть Рейхстаг, и я его увидел»

– Виталий Викторович, вы ушли на фронт в 15 лет. Неужели ваши родители, а отец был генералом, не пытались вас остановить?

— Мама сама написала отцу письмо, в котором просила помочь мне. Я к тому времени уже дважды убегал из дома на фронт, но меня ловили и возвращали. Отец помог, меня взяли. Он сам прошел не одну войну. Был даже в чапаевской дивизии. Так что благодаря отцу меня зачислили в танковое подразделение. Я сразу попал на Курскую битву, но на относительно спокойный участок. Мы занимались эвакуацией и ремонтом подбитых танков. Тогда на передовой я был всего несколько раз, так что особого геройства мне, еще мальчишке, проявить не удалось.

— А что поразило вас на войне?

— Меня потрясали смерти не в бою, а из-за болезни или по случайности. Однажды на моих глазах погиб мой самый близкий друг. Он прыгнул в окоп, неловко держа автомат. И оружие выстрелило прямо ему в голову. Друг умер мгновенно. А я стоял, будто парализованный от ужаса и горя…

Вы меня лучше спросите о чем-то хорошем.

— Конечно… Как вы праздновали День Победы? Уж этот день точно для вас был полным радостных мгновений.

— 9 мая 1945 года я был в Хабаровске. Наш выпуск из танкового училища направили на 2-й Дальневосточный фронт. Полдня мы провели на улицах. Гуляли, целовались, обнимались. А потом в гостинице офицерской — неловко вспоминать, но что было, то было, — напились. Что пили? Водку, конечно.

— Ваше имя есть на Рейхстаге. Вы дошли до Берлина?

— Тут целая история была. До Берлина я не дошел, но так хотелось увидеть Рейхстаг! И тут мне дали направление на службу в Австрию, в Центральную группу войск. Дорога пролегала через Берлин.

Первого января 1946 года с трудом нашел дорогу к Рейхстагу, потому что даже наименований улиц не было. Кругом царила разруха: битый кирпич, остатки домов...

Возле Рейхстага был довольно большой оживленный рынок. Видел я там американских солдат, которые торговали сигаретами, и немцев, которые пытались продать самое разное барахло, чтобы, наоборот, купить эти сигареты. Меня все это мало интересовало. А вот у Рейхстага я провел несколько часов. Долго читал надписи, фамилии… И не мог удержаться — сам начертал свое имя. Вечером я нашел забегаловку, заказал пиво, и сидел, слушал немецкую речь. Тогда я еще и сам даже думать не мог, что скоро вернусь в Берлин.

Пристойное предложение Анны Ивановны

— Ваши друзья-разведчики рассказывают историю про некую Анну Ивановну, благодаря которой якобы вы пошли в разведку. Это байка?

— Нет! Все правда. Это было в 1951 году, когда я уже заканчивал институт. К нам пришла симпатичная женщина, позвала меня на беседу. Она не представилась, была улыбчива и дружелюбна. Она дала заполнить мне анкету. Такая толстая-толстая анкета была. Меня заинтересовало: откуда вообще эта дама? Женщина ничего не говорит. Тогда я стал искать, кто анкету печатал. Смотрю, на последней странице указано — Министерство иностранных дел. Я подумал: неужто МИД? Я тогда не знал, что разведка называлась Комитетом информации при МИД. Потом была еще одна встреча. Загадочная незнакомка сказала: «У вас будет комиссия по распределению, и когда вас спросят, куда вы идете, скажите: к Анне Ивановне». Я спрашиваю: «А кто такая Анна Ивановна? Вы? А что за работа?». Она в ответ только улыбалась: «Вас ждет интереснейшая жизнь». Так и оказалось!

— Почему выбрали именно вас?

— Не знаю. Не думаю, что я чем-то отличался от своих сверстников. Учился я хорошо. А то, что я фронтовик, — так половина в нашей группе воевали.

В общем, вызвали меня на Старую площадь, в здание ЦК КПСС. Я был не один, нас там собралось много парней. Огромная комната, посредине стол и стул. За ним сидел мужчина. Ты подходишь, он спрашивает: кто такой? Называешь себя. И он после этого: «Решением ЦК КПСС вы направляетесь на работу в разведку. Есть возражения?». Ну какие могут быть возражения?

Я представления не имел по-настоящему, что такое разведка. Моя семья никакого отношения не имела к спецслужбам. И тут началась для меня совершенно другая жизнь: тайнопись, микрофильмирование… Вскоре меня послали в Австрию, а потом в Германию.

Коротков в юности. Фото: пресс-служба СВР

— Было внутреннее сопротивление, когда узнали, что вас отправляют в Германию? Все-таки вы воевали, на ваших глазах немцы убили столько ваших товарищей…

— Нет, не было. Было бы глупо и неправильно судить народ, простых немцев, за то, что сделал Гитлер. Кроме того, разведчик не выбирает, куда ему ехать.

— Немецкий язык вы выучили еще в годы войны?

— Нет. Когда я добрался до Берлина в 1946-м, то знал всего десяток слов по-немецки. В институте я потом учил язык, но знания все равно были примитивны. А вот уже в разведшколе началась серьезная подготовка. Группа была всего из двух человек — меня и моего товарища. Перед нами поставили задачу за 10 месяцев освоить курс пяти семестров иностранного вуза. Мы освоили. Занимались немецким ежедневно по 4 часа. Кроме этого много читал, пел романсы Шуберта. До сих пор все слова помню. Хотите послушать?

(Поет романс.)

— Ого! У вас прекрасный баритон! О чем песня? О чем-то хорошем?

— Ну, естественно! О весне, о цветах, о том, как все распускается и цветет. А еще мы хорошие революционные песни пели на немецком. Так я язык и выучил.

— А под прикрытием какой легенды работали? Уж не певца ли романсов?

— Было много легенд. (Смеется.) Я был стажером сначала аппарата верховного комиссара, а потом посольства в Австрии. Позже я выступал как корреспондент армейской газеты, как студент юридического факультета немецкого университета — и на самом деле занимался пару семестров. Одно время был представителем издательства литературы на иностранных языках. Но всегда выступал как представитель СССР, то есть не скрывал, что я русский.

— Знаю, что вы в совершенстве владеете разведывательным искусством. Это прирожденное или вас научили каким-то особым секретам?

— Нас учили оперативной работе, а вот как устанавливать контакт — здесь многое зависит от твоих индивидуальных особенностей. Правил не было. Никаких психологических трюков, гипнотических приемов — ничего такого. Это я вам точно говорю. Но каждый разведчик должен был найти тот самый способ, чтобы привлечь человека, заинтересовать его, побудить искать встреч с тобой. Это основа для дальнейшего развития отношений.

— И как вы это делали?

— Я всегда искренне интересовался человеком. Не потому, что это моя работа, долг родине, а именно потому, что он был мне сам по себе интересен, понимаете? Тогда он раскрывается от этого твоего внимания. Ты узнаешь, что для него важно, и используешь, для того чтобы в этом глубже разобраться и в итоге стать для него интересным собеседником. Он любит театр? Я изучал все постановки. Он охотник? Я разбирался в марках охотничьих ружей.

Расскажу одну историю. Я работал с ценным источником, а тот попал в больницу и там скончался. И тут раздается звонок. Звонит его шеф и говорит: «Я открыл сейф и обнаружил ваш телефон и какие-то материалы, которые, очевидно, предназначались для вас. Вы готовы встретиться?».

Те самые письма, что писал Короткову немецкий разведчик.

Фото: пресс-служба СВР

— Вы не побоялись?

— Нет. Если ты боишься, то в разведку тебе лучше не идти. Я пришел на встречу. Мы поговорили, и я понял, что человек может быть очень полезным для нас. Мы стали с ним общаться. Все больше и больше. Прошло совсем немного времени, и мы крепко подружились. Наши отношения переросли в доверительные, и я ему сделал предложение о сотрудничестве.

— Расскажите о ваших самых примечательных оперативных контактах.

— Они все были очень интересными. В Австрии у меня на связи был один католический священник. Он имел доступ и к внутриполитической, и к внешнеполитической информации, был близок к иерархам церкви. Однажды на встрече в Вене он отлучился на мгновение в туалет — вернулся уже без сутаны, в гражданской одежде, совершенно не похожий на священника!

Был один интересный персонаж — ученый. Он придумал, чтобы мы купили одинаковые портфели. Он приходит на встречу со своим, я со своим, мы обменивались, он уходил с моим, а я с его. Потом такие сцены я видел уже в кино.

А вообще мы искали тех, кто готов с нами сотрудничать, кому наша идеология понятна. Представителей думающей творческой интеллигенции.

— Были те, кто становился агентом исключительно из-за денег?

— Были. Но мне повезло, я с такими не работал. И с женщинами мне тоже не приходилось работать. Возможно, это в какой-то степени специфика Германии. Чаще всего доступ к нужной нам информации имели именно мужчины, занимающие определенное положение.

— Неужели немецкие женщины вообще не играли никакой роли для советской разведки?

— Играли, но их чаще использовала разведка ГДР. Они посылали своих нелегалов-мужчин в ФРГ, те там искали контакты с молодыми сотрудницами МИДа, секретаршами бундесвера, завязывали любовные отношения, вербовали, получали информацию.

Кстати, я отлично знал Маркуса Вольфа, который в то время возглавлял МГБ ГДР. Познакомились, когда его только назначили начальником разведки. Мне пришлось ему рассказывать, как я работаю, какие методы использую. Наши разведки постоянно взаимодействовали.

«Мы готовы были играть роль голубых»

— Уже давно рассекречено, что вы работали с Хайнцем Фельфе… Он был не просто в разведке Германии, он относился к ее элите! Вы не боялись с ним сотрудничать с учетом его «бэкграунда»?

— Нам нужны были люди, близкие по духу, где бы они ни служили и где бы ни находились. Опасности не было. Да, он воевал против нас — но в основном за письменным столом. Да, это был человек чуждый нам — но работал он в основном по Швейцарии, где принимал участие в разработке очень интересных комбинаций.

Хайнц Фельфе родился в 1918 году в Германии. В 1936 году вступил в СС. Работал телохранителем высоких чинов национал-социалистической немецкой рабочей партии. В 1943 году стал сотрудником разведки и уже через несколько месяцев — начальником управления по Швейцарии. В 1944 году получил звание оберштурмфюрера СС. В 1951 году Фельфе стал советским агентом под псевдонимом Пауль.

К концу войны он решил выбраться из этой преступной организации. Он попросил отправить его на фронт, попал в Голландию — занимался там переброской агентуры в тыл к англичанам и затем был пленен. А перед этим случилось то, что во многом определило его отношение и к войне, и к американцам с англичанами.

— Бомбежка Дрездена?

— Да. 13 февраля 1945 года его родной город — один из самых красивых не только в Германии, но во всем мире — был разрушен. Погибло много его родных, друзей.

— Как вы с ним встречались?

— Когда он работал в западногерманской разведке, мы встречались в основном в Австрии и Бельгии. Я приезжал с записывающей аппаратурой. Плюс Хайнц передавал уже готовые материалы.

— Агентов Фельфе вам все-таки раскрывал или нет?

— В свое время он сказал: «Друзья, я дам вам все, что будет проходить через мои руки. Но есть одна просьба: если я буду давать данные на агентов, вы их, пожалуйста, не арестовывайте и не разоблачайте. Это таит опасность для меня». И мы свято придерживались этого принципа.

— До сих пор не было известно: Советский Союз ему за работу платил или он делал все исключительно за идею?

— Конечно, мы платили. Но делал он это не за деньги, а за идею. Он был готов с нами сотрудничать. Более того, он считал это своим долгом. Он был убежден, что политика Советского Союза в наибольшей степени отвечает интересам Германии.

Когда его арестовали, я очень переживал.

ИЗ ДОСЬЕ "МК"

Судебный процесс над Фельфе начался 8 июля 1963 года. Каждую ночь его будили по девять раз, чтобы убедиться, что он не покончил жизнь самоубийством. Но Фельфе держался молодцом. Приговор: пятнадцать лет лишения свободы. Отправили в тюрьму в Нижней Баварии, где его подвергали унижениям и оскорблениям, лишили переписки с членами семьи, ужесточали режим.

Он отсидел 6 лет, потом его обменяли на 21 шпиона! Представляете ценность Фельфе? Мы выполнили наше обещание — не бросили его. Мы ничего не пожалели бы, чтобы вытащить его.

К сожалению, после его обмена я только один раз встретился с ним. Это было в Берлине. Мы с ним обнялись, поговорили. Но у нас не принято было, если ты больше не работаешь с этим человеком, продолжать с ним общаться.

После тюрьмы он переехал в ГДР. И, естественно, наши друзья помогли ему устроить свой быт. Он поселился в хорошем доме в пригороде Берлина, приобрел машину, стал преподавать в университете. Естественно, местные власти после воссоединения Германии знали, кем он был и чем занимался. Но он уже отсидел, стал свободным гражданином. Так что никаких претензий к нему быть не могло.

— Виталий Викторович, вы бы хотели снова попасть в Германию?

— Конечно. Я был там после объединения всего четыре раза. Пускали меня без всяких проблем, хотя там прекрасно знают, кто я. В последний раз — в 2008 году — ездил на 80-летие одного из своих друзей. Интересно, пустят ли сейчас?