Связник полковника Абеля долгие годы хранил дома сигару Черчилля
Беседовал Николай ДОЛГОПОЛОВ
Полковник Службы внешней разведки Юрий Сергеевич Соколов был связным легендарного Абеля. Кажется, когда мы встретились в середине 90 х, он оставался последним из тех, кто работал с символом нашей разведки не в московских кабинетах Ясенева и Лубянки, а рисковал на поле тогдашнего ГП, главного противника, - в Штатах. Его фамилия известна лишь в узком кругу коллег.
Соколов словно исчез, растворился в зоне повышенной секретности, где людей знают лишь по оперативным кличкам. Во времена Абеля он звался Клодом. Каюсь, но и я, долгие годы пытавшийся разобраться в хитросплетениях советской атомной разведки, внес постыдную лепту в эту покрытую мраком историю. В одной из статей публично "похоронил" Соколова-Клода.
Юрий Сергеевич сам позвонил, представился, принял мои запоздалые извинения, и мы познакомились. Знаете, что поражает в людях той, к сожалению, уходящей, а если откровенно, то полностью ушедшей когорты? Они, будто на подбор, интеллигентны и скромны. Не совсем уверены, что уже можно рассказывать, а чего никогда нельзя. И весьма не богаты. Офицерская пенсия плюс крошечные блага, никаких сбережений. Но при этом гордость за свою профессию - не выставляемая напоказ, однако весьма заметная.
К Соколову и его супруге я ездил на самый край Москвы. Он шутил: "Как увидите последний дом в конце улицы - мой". Из окна были видны подмосковные леса. Иногда выходили на балкон. Он любил вздохнуть полной грудью. Тяжело заболел, но сумел победить даже инсульт. Вернулся на работу. Готовил юную поросль последователей - своих и Абеля. Потому не рискну назвать конкретное место его работы, которое именовалось весьма специфически.
Натура тонкая, отличный рассказчик, из которого не нужно вытягивать детали клещами, Соколов немало писал. Показывал мне свои стихи, всегда посвященные коллегам. Где то в архивах Службы внешней разведки есть и его, не решаюсь назвать написанное книгами, откровенные воспоминания. К сожалению, полковник сознавал: все это для сугубо служебного пользования, тут ничего и никогда не рассекретить.
Уж сколько лет, как ушел, а вспоминаю его все чаще. Может, потому что не удалось рассказать о Соколове всего, что знал.
- Юрий Сергеевич, сколько лет вы проработали в США?
- С 1947 по 1952 й. У меня был дипломатический ранг - третий секретарь. Сначала консульство, потом перевели в представительство при ООН. Столько годков - и без всяких отпусков.
- Напряг наверняка огромный. Теперь так, по моему, не бывает - дают передохнуть.
- Да, сегодня это кажется невероятным. Но тогда было так. Оглядываясь назад, анализируя прошлое, чувствую удовлетворение. И не сочтите за нескромность, полное. Пусть огромное напряжение, риск, но результаты давали радость, уверенность.
- У вас были ценные источники информации?
- Серьезнейшие. Достаточно много интересных людей, от которых я получал материалы по тому же атому. А когда и наши взорвали свою бомбу, интерес все равно не угас: дело совершенствовалось, ученые двигались уже к бомбе водородной, возникал трудный вопрос о средствах доставки оружия массового поражения.
- Откуда вы брали агентов? Вербовали? Кем были эти люди? Где находятся сейчас?
- Они мне достались от предшественников. А кем они были и есть сегодня, говорить не буду. Меньше всего наши помощники нуждаются в газетной славе.
- Ну, Юрий Сергеевич, ведь столько лет прошло…
- Хорошо. Например, в Штатах я работал с Моррисом и Лоной Коэн. Имена в нашем мире известные.
- Да, это одна из самых прославленных семейных шпионских пар.
- Слово "шпион" здесь грубо и неуместно.
- Простите. Моррис и Лона добыли для СССР чертежи атомной бомбы.
- В США меня как раз и отправили, чтобы восстановить связь с ними. Встретились, познакомились, подружились. С ними мы оставались друзьями до конца.
- А с Абелем? Как получилось, что пришлось работать и с ним? Ведь вы трудились в посольстве.
- Сначала в ООН.
- Все равно легально. Но он то был нелегал. Рассказывают, что контакты между разведчиками, действующими под официальной крышей, и нелегалами запрещены.
- Вы правильно осведомлены. Я в США, да и после, всегда был в легальной резидентуре. Но надо было срочно налаживать связь с Абелем. Требовали, чтобы информация передавалась быстро. И вот отыскались мои молодые крепкие плечи.
- Ничего похожего в вашей жизни не было?
- Как вам сказать… Все же определенный опыт имелся. Вспоминаю начало 1945 го, Ялтинскую конференцию. Послали туда меня, юного оперативного работника, под прикрытием Министерства иностранных дел. Сначала в пресс-службу, а затем быстренько в протокольный отдел. В Крыму в определенной степени решалась судьба мира, и мы это в полной мере понимали, ощущали. Считали себя сопричастными. Не буду вас мистифицировать: на конференции, проходившей в Ялте, не пришлось побывать ни разу. Работал я, как мы говорим, на объекте Воронцовский замок. То есть в резиденции премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля. Там имел возможность встречаться с самыми различными людьми, наблюдать их. Понятно, больше и чаще всего общался с англичанами. Хотя и с американцами - тоже.
- И с самим Черчиллем?
- Да, с самим. Такая была работа в "протоколе", что встречался с ним каждый день. Он ежедневно проходил мимо меня. Моего стола, стоявшего при входе во дворец, ему было никак не миновать. Иногда обращался с просьбами - формулировал их точно, коротко, исключительно сжато. Занят - страшно, весь в делах, но никогда не забывал обратиться с приветствием: "Как, молодой человек, себя чувствуете? Как дела?".
- Ей-богу, не вяжется с образом грозного премьера, вскоре произнесшего речь в Фултоне, которая, как у нас считают, и положила начало холодной войне.
- Но из Алупки, из Воронцовского дворца, до Фултона было еще далеко. Однажды Черчилль вдруг завел какой то общий разговор - о конференции, о погоде, о молодых людях типа меня, знающих английский. Остановился около нас, куря сигару. Слышать, признаюсь, было лестно, особенно о молодых, на английском говорящих. Знаете, тогда я по одному его виду мог судить, как проходит конференция и доволен ли ею премьер. Бывало, возвращался с заседаний хмурый, походка быстрая, кивок холодный. Для нас даже непривычно. Проходил как то сгорбившись к себе в апартаменты. Но чаще - в хорошем настроении, чувствовал, значит, Черчилль, а заодно и я: на конференции все нормально.
- Правда, что постоянно курил сигару?
- Да, точно. Не все время, но частенько. А когда приезжал в хорошем настроении, то изо рта ее не вынимал. И во дворец входил с сигарой, как правило, только начатой. Один раз оставил сигару у меня в пепельнице. Наверное, привык это делать. По-моему, это ценилось окружающими - такой сувенир подхватывался мгновенно.
- Хранится в вашей коллекции?
- Должен признаться, что сигару я взял, долгие годы хранил дома. Но потом столько поездок, переездов. Не дожила до наших дней.
- В окружении Черчилля догадывались, что вы не совсем из "протокола"?
- Нет, конечно.
- Ходили без формы?
- Какая форма, господь с вами. За всю жизнь одевал несколько раз, когда фотографировался на удостоверения в связи с повышениями в звании. На конференции мне приходилось встречать и провожать некоторых высокопоставленных людей из английской делегации. Однажды вез во дворец дочь Черчилля Сару. Она была любознательная, всем интересовалась, спрашивала. Были мы неплохо подкованы, отвечали на все вопросы, и я удостоился комплимента от дочки премьера. Она мне запомнилась миловидной дамой, приятной в общении. И фанаберии никакой. А когда ехал встречать, немножко волновался. Но знаете, мы были готовы тут же всем гостям помочь, быстренько все устроить. Настоящей оперативной работы практически никакой не было - у меня уж точно. Но плотное общение, контакт, обеспечение безопасности - стопроцентное. Ялта - это не Тегеран 1943 го, когда на руководителей держав-союзниц немцы пытались устроить покушение. Но вдруг и в Крыму чего - диверсанты какие, недобитки, оставленные немцами, или просто неосторожность, разгильдяйство. Мы были начеку.
ПЕРЕД КОМАНДИРОВКОЙ В США ПОЛУЧИЛ БЛАГОСЛОВЕНИЕ АСОВ СОВЕТСКОЙ РАЗВЕДКИ
Полковник Службы внешней разведки Юрий Сергеевич Соколов с 1948 по 1952-й работал в США, был связным легендарного Абеля. Затем последовали командировки в Швейцарию, Австрию, другие страны.
— Мы с вами далеко отъехали от Абеля. Но сейчас, чувствую, снова к нему приближаемся.
— Конечно. На пути в Штаты, куда меня послали в первую долгосрочную командировку, предстояло встретиться в Париже с моими предшественниками: Семеновым Семеном Марковичем и Яцковым Анатолием Антоновичем. — Яцкову в середине 1990-х присвоили звание Героя России, как раз за добычу атомных секретов.
— Да, и Семенов и «Джонни» — Яцков работали с Коэнами. Сначала была встреча в посольстве СССР с Яцковым, потом с Семеновым. Такое везенье — оба прекрасные люди, выдающиеся разведчики. Столько совершили — я перед командировкой читал их донесения и всегда думал: как же можно так много успеть. Личные дела — увесистые, переписка — внушительная. Поэтому о их методах, привычках знал многое.
— Вы хорошо готовились.
— Да, меня готовили серьезно. И счастье — долгие беседы с ними в Париже. Они старательно и исключительно добросовестно стремились как можно глубже посвятить меня в смысл будущей работы. Ничего не таили. Так что о Лоне и Моррисе Коэнах я узнал из уст их ближайших друзей.
— Вы называете Яцкова и Семенова не связниками, а друзьями?
— Сознательно. Так и есть.
— Ваша встреча с «Джонни» и Семеновым была запланирована в Москве?
— Меня предупреждали в Центре, подготовили к ней, чтобы не тратить драгоценного времени на ненужные вопросы. Понимаете, избежать, обойтись без этих бесед в Париже было невозможно. Все шло естественно, тщательно. И два аса по существу благословили меня на деятельность в нью-йоркской резидентуре. Это было первое и наиболее важное благословение.
— И вы по заданию резидента в Нью-Йорке встретились с Абелем.
— Да, помощь Абелю нужно было ускорить, он в ней нуждался.
— Сколько вам тогда было?
— 27 лет. Только лейтенанта дали.
— Вы знали, чем занимается Абель?
— В общих чертах и сразу же пришлось преодолеть один серьезный момент. Встречу назначил Центр, а не резидентура в Нью-Йорке, как это обычно принято. И оказалось, что это в трех кварталах от моего дома. Значит, дополнительный риск. Предстояло несколько раз провериться, нет ли наружки. И задачу мне поставили такую: мгновенно установить контакт, только сообщить ему о месте нашей ближайшей встречи уже в каком-нибудь другом районе — и сразу разойтись. Проверялся я долго. Несколько раз менял автобусы, кружил — нет, чисто. Подъезжаю к кинотеатру, где должен стоять Марк, выхожу резво из автобуса, естественно, первым. За мной — никого, и чуть не бегом, а бегал я быстро, — к тому месту, и так мне было легко. Вижу: он, узнаю его еще на подходе.
— Вам показали фотографию?
— Никаких фото. Это был человек с острыми чертами лица. Иду, прыгаю себе, а проходя мимо него, что-то как бы уронил, нагнулся, шнурок поправляю, подбираю на землю упавшее и попутно говорю ему по-русски: «Товарищ Марк, через пять минут в кинотеатре, внизу, в туалете».
— А как нелегал понял, что вы — свой?
— Для него это было совершенно ясно. Во-первых, говорю по-русски, во-вторых, обратился «товарищ Марк», в-третьих, назвал его оперативным псевдонимом. Ну я смотрю, он спокойно идет к кинотеатру, а я на всякий случай еще разок проверился. Забежал в том же темпе в маленькую лавчонку и быстро-быстро купил себе фруктов, конфет. Все нормально, и я мигом в кинотеатр, спустился в туалет. Там — никого, кино началось, и Марк увидел меня, подошел, обнял. А я немножко отклонился и говорю: давайте сначала обменяемся паролем. Марк мне: да-да, назвал пароль, я — отзыв, и теперь уже полная гарантия: мы как раз те самые, что и должны. Он теплые слова, я ему тоже, что рад видеть. Показываю на записочке: встречаемся тогда-то и там-то. Он кивает, мол, знаю, знаю. Я ему никаких бумажек, записочку уничтожаю и передаю только письма от родных и говорю гудбай. Собираюсь уходить, но Марк на прощанье попросил: «Целый год своих не видел. У меня совершенно нет денег. Заложил все, что только мог. Нет ли у вас?». У меня с собой около ста долларов, отдал. До новой встречи оставалось два дня, и тогда я принес ему уже нормальную сумму.
— Вы пошли на встречу как атташе?
— Для других — атташе. А так — я был оперативный работник. Для Марка — разведчик.
— Вы с ним сразу на «ты» или все-таки на «вы»?
— Только на «вы». Это теперь ведущие на телевидении всем «ты» да «ты». А мы уже только потом, когда хорошенько поработали.
— Долго еще пришлось выступать в роли связника?
— С Вильямом Генриховичем довелось работать около двух лет. Были личные встречи, безличные, тайниковые операции. Личные встречи были не частыми, скорее редкими, но запоминающимися.
Автор особенно гордится этим фото: Моррис Коэн в его квартире на Патриарших прудах за несколько месяцев до ухода разведчика. 1995 год
— Юрий Сергеевич, поясните, пожалуйста, эти ваши термины — личные, безличные, тайниковые…
— Личная — это понятно. Но злоупотреблять такими встречами нельзя, потому что каждая требует сложнейшей подготовки, огромного внимания, напряжения, в том числе и нервного. Любая моя оплошность может обозначать бегство Абеля или даже что похуже.
— Что?
— Страшнейшее — арест. Я понимал, что такое подготовить человека к нелегальной работе. Поэтому вопросам безопасности уделялось первостепенное значение. Личные встречи были редки, раз в квартал, и я их все помню.
— Может, расскажете о самых запоминающихся?
— Расскажу, но сначала отвечу на ваш вопрос о встречах безличных. Это, к примеру, когда я закладываю контейнер в условное место. Называется — тайник. Ставлю определенный сигнал, обозначающий, что я заложил информацию, материал в каком-нибудь контейнере. Нелегал или другой мой коллега это видит, принимает сигнал. Идет к тайнику и изымает из него материалы. Это и есть тайниковая операция. Но можно также действовать и с помощью сигналов различного типа, условных меток, которые ставятся, а затем считываются в условленных местах и служат для нелегала определенной информацией.
— Допустим, крестики — нолики.
— Это дело изобретательности. Каких-то стандартов не бывает. Многое зависит от оперативного работника, от страны, в которой трудишься, от ее обычаев. Поставленный сигнал должен не бросаться в глаза необычностью или чем-то еще. Вы говорите «крестики — нолики»? Хорошо, допустим, кнопка, воткнутая в определенное место. Или фигурка, кружочек, тоже обозначенные мелом в заранее договоренном местечке. А может быть изменение положения какого-то предмета.
— А какие варианты были у вас?
— Различные, их — бесчисленное множество, и одного какого-нибудь я не придерживался. У каждого оперативного работника — свое. У меня была метка мелом, очень удачно получалось с гвоздем. Например, шляпка вверх — все нормально. Вниз — значит, подожди, не делай.
