В разведку с Абелем

Николай ДОЛГОПОЛОВ

Это интервью легендарный разведчик-нелегал Рудольф Абель, он же Вильям Фишер, мог бы дать и сегодня 

Его имя стало в чем-то даже нарицательным. Абель-Фишер — первый наш нелегал, о котором было дано узнать миру. 

Конечно же, полковник таких откровенных интервью, как это, при жизни не давал. Однако накануне 105-летия одного из своих главных героев Служба внешней разведки рассекретила некоторые материалы о Фишере, хранившиеся под грифом "секретно". Предполагаю, в свое время эти выступления разведчика помогали тем, кто готовился в нелегалы. 

А я вот уже 15 лет собираю все, что хоть как-то связано с Фишером-Абелем. Встречался с сослуживцами, всеми до единого, за эти полтора десятилетия из жизни ушедшими. В разные годы подолгу общался с его единственной дочерью Эвелиной Вильямовной, умершей в 2007-м. Так что попробуем представить наш разговор с героем таким вот образом. Я не менял стиля полковника, однако напоминаю: с молодыми разведчиками он встречался во второй половине 1960-х. 

 — Рудольф Иванович... 

 — ...Я не люблю, когда меня называют этим так ко мне и прилипшим именем моего друга подполковника Абеля. 

 — Извините, Вильям Генрихович, хотел вас спросить: в чем вам видится основная задача разведки? 

 — Мы выясняем чужие секретные планы, направленные против нас, с тем чтобы принять необходимые контрмеры. Если коротко, то у нашей разведывательной политики — оборонительный характер. У ЦРУ противоположные способы работы: оно создает предпосылки, ситуации, при которых возможны активные военные действия вооруженных сил США. Организует контрреволюционные восстания, перевороты, интервенции. Достаточно вспомнить о перевороте в Гватемале, событиях в Доминиканской Республике, о провалившейся попытке вторжения контрреволюционных сил на Кубу и о многих других. Со всей ответственностью подтверждаю: наша разведка подобными делами не занимается. 

- Что изменилось в разведке за годы вашей работы? 

 — Многое. За 40 с лишним лет мне довелось увидеть, как развивались методы работы, расширялось применение техники. Это помогло обеспечивать нелегала информацией, бумагами и прочим, позволяющим ему спокойно проживать в стране работы. На заре нашей деятельности мы этим не были избалованы. 

 — Что же было на заре? 

 — Часто разведчик сам добывал себе документы — мы их тогда называли "сапогами". И, конечно, случались комические моменты. Помню коллегу, раздобывшего себе персидский паспорт. На фарси он знал только "салам алейкум", причем не был уверен, что это выражение принадлежит персам. Для внешнего эффекта он отрастил бороду и в таком виде спокойно проработал несколько лет в Европе. Правда, потом рассказывал, что от явно восточных типов удирал, как от чумы. 

Другому нашему товарищу пришлось в те далекие годы разъезжать с венгерским паспортом. Венгров не так много, а знающих этот язык — не венгров — еще меньше. Его пригласили на уик-энд в загородное поместье знатной английской семьи. Гостя, как и полагалось, встретил батлер - дворецкий, который проводил в предназначенную ему комнату, разложил вещи по комодам и шкафам и предоставил возможность выкупаться и переодеться, прежде чем предстать перед хозяевами дома. Ну, наш герой привел себя в порядок и спустился в гостиную, где его ожидала хозяйка. Они поздоровались, и затем дама сообщила, что пригласила специально для него какого-то венгерского барона из посольства. "Чтобы вам было приятно и чтобы вы могли поговорить на родном языке", — обрадовала она. 

Положение аховое! Удрать невозможно: вещи разложены, да не так просто уйти. Ближайшая станция железной дороги в десяти километрах, глушь, да и удирать странно. Но главное, что для дела, ради которого он так добивался знакомства с владельцем поместья, никак нельзя было ему бежать. Заболеть? Придет врач и разоблачит! Прибудет венгерский барон и посочувствует на родном венгерском. Нет! Не годится. Оставалось одно: напиться до потери сознания. 

И наш товарищ быстро вместе с хозяином — что было удачей для этой затеи, напился. Он дал отвести себя в комнату, где слуга его заботливо раздел и уложил в кровать. Проспал весь субботний вечер и большую часть воскресенья. Путем осторожных расспросов слуги он узнал об отъезде барона и только после этого снова спустился в гостиную, где принес извинения хозяйке, публично коря себя за слабость к виски. 

 — А случалось ли нечто подобное в вашей практике? 

 — Перебираясь из одной страны в другую, нам часто приходится пользоваться разными документами. Разница между ними не только в национальной принадлежности, но и в фамилии, возрасте и других подробностях. В течение той моей поездки пришлось трижды менять документы. Я проживал в одной стране, ехал в другую, добрался до места назначения, где должен был получить третий, последний паспорт. Естественно, я знал все данные, занесенные в документ, всю легенду, с ним связанную. Я сам придумал и фамилию, и историю его владельца, так как по нему и должен был завершить свое путешествие. Но память иногда играет с нами в свои шутки. Так случилось и тогда. 

Я встретился со связником, обменял паспорта и тут же отправился в кассу купить билет на самолет. Кассир меня спрашивает фамилию, а я ее не помню! Что делать? Тут меня осенило. Вынимаю паспорт из кармана и даю кассиру. Он выписывает данные, а я с раскрытого паспорта прочитал "свою" фамилию и сразу все вспомнил. К счастью, подобные ляпсусы встречаются редко, но, наверное, каждому разведчику один или два раза приходилось попадать в такое положение. 

- Расскажите о вашей последней "нелегальной" командировке в Штаты. 

 — После смерти президента Рузвельта отношение США к нам резко изменилось. В число наших ответных мероприятий были включены задачи по расширению разведки в стране врага. В 1947-м мне было предложено выехать в США. Для получения визы в Штаты любому иностранцу нужно было подвергнуться длительной и основательной проверке американских властей. Для нас такой путь был по ряду причин негодным. Решили, что я въеду в страну как американец, возвращающийся из турпоездки по Европе. Но и это не устраняло всех трудностей. Были и сложности с языком. Английский американцев несколько отличается от языка англичан. Мои познания, хотя и вполне достаточные, были по своей природе английскими. 

 — Вы же родились в Англии, учились в Лондонском университете. 

 — И потому после нескольких месяцев пребывания в США мой акцент и умение применять американские идиомы не вызывали сомнения у местных жителей. Так же легко устранялись затруднения, вызванные незнанием обычаев страны. Своеобразные трудности вытекали из другой особенности страны - отсутствия прописки и паспортной системы вообще. Кажется парадоксальным, что полная свобода передвижения и выбора местожительства может породить преграды. Однако они возникали именно потому, что отсутствие учета населения по паспортам и прописке восполнялось другими методами учета. 

Как известно, в США все владельцы машин и водители находятся на учете. Другой вид учета — широкое использование всякого рода страхования. Учтены все абоненты телефонов. В каждом городе публикуются их списки. Все мужчины проходят учет как военнообязанные. В любом избирательном округе есть списки избирателей. Правда, запись в этот список добровольная. 

Не стану перечислять другие виды учета, а остановлюсь на самом важном с точки зрения моего "особого" положения в стране — учете плательщиков налогов. По законам США каждый гражданин, зарабатывающий деньги, должен ежегодно представлять отчет в налоговое управление о доходах в предыдущем году. 

Само собой, мне было противопоказано иметь дело с финорганами. Будучи американцем в возрасте 47 лет, я по крайней мере 27 лет должен был платить налоги. Появившись в стране лишь год назад, я не имел такой возможности. Выходило, что делами, которые бы привели меня в соприкосновение с фининспектором, мне бы лучше не заниматься. 

С другой стороны, версия, оправдывающая мое существование в начале пребывания в стране, не могла выдержать длительного использования. Я говорил всем, что во время войны, работая сверхурочно, сумел скопить значительную сумму. И мне, холостяку, тратить ее было не на кого. Короче, предстояло найти занятие, которое стало бы приемлемым для моего окружения и одновременно не вызвало зависти соседей или интереса налоговых органов. 

Наиболее подходящим с этой точки зрения мне показалось амплуа изобретателя. В США ими издавна гордятся. Я стал изобретателем, и не на словах, а на деле. Проектировал и строил аппараты, познакомился со специалистами в области избранной мною цветной фотографии. Делал снимки, размножал их. Мои знакомые и случайные посетители мастерской могли видеть результаты этой работы. Вел скромный образ жизни, как подобает человеку, живущему на свои средства. 

 — Как вам все-таки удалось не попасть ни в какие списки? 

 — Я не обзавелся автомашиной, не регистрировался как избиратель и не платил налоги. Конечно, своим знакомым я об этом не говорил. Наоборот, выступал для них в качестве знатока финансового вопроса. А обосновался в Нью-Йорке. 

Наша работа глубоко законспирирована, и если каким-нибудь образом она становится известной, то в большинстве случаев это ЧП. Но мне понятен ваш интерес, и я расскажу об одном эпизоде. 

Во время войны один молодой немец добровольно сдался нам в плен. Он принес с собой очень интересные сведения и даже документы, имевшие большую ценность для данного фронта. Впоследствии он был заброшен в глубокий немецкий тыл и там успешно проработал всю войну. Перед концом войны наш товарищ по указанию Центра перебрался в расположение союзников и ждал новой встречи. Из-за разделения рейха на оккупационные зоны с ним не удалось восстановить связь сразу. Осторожные расспросы родственников дали понять, что он перебрался в США. Домой не писал: родители погибли под бомбежкой в 45-м. Предполагалось, что он поселился в Нью-Йорке. 

Мне было дано задание его разыскать. Я получил подробные сведения и даже его фотографию 1942 года в форме немецкого солдата. Назовем этого человека Клаусом Таубе. Нью-Йорк — огромный город, как разыскать Клауса? 

Первым делом стал искать его по телефонным справочникам. В Нью-Йорке его не оказалось. Я нашел несколько однофамильцев — увы, все — не те. Проверка, естественно, заняла довольно много времени. Мои псевдо-Клаусы жили в разных районах города. Надо было выдумать предлог для разговора с ними, причем не всегда один предлог подходил для всех. Чаще всего я спрашивал подошедшего к двери о Клаусе на немецком языке. В одной квартире к двери подошла пожилая женщина и, услышав разговор на немецком, предложила мне подождать минутку и пошла кого-то звать. Я жду у дверей. Подошел человек лет шестидесяти — явно не Клаус — и с радостной улыбкой заговорил на чистом баварском наречии. 

Убедившись, что Клауса нет в Нью-Йорке, я расширил поиски и стал проверять телефонные справочники пригородов. Число Клаусов Таубе росло, и всех надо было проверить. И тут мне из Центра сообщили, что Клаус кому-то написал письмо в Германию, и я получил точный адрес. Он жил в Бостоне. Жаль было потерянного времени, но подобные казусы бывают довольно часто в нашей работе. 

Задание простое — на первый взгляд. Как же — поехал, посмотрел и выяснил. Прямо как у Цезаря — вини, види, вици! На практике сложнее. Он в Бостоне, я в Нью-Йорке. Надо отлучиться на несколько дней, и, может, не один раз. Но живет-то разведчик не в вакууме. Он занимается каким-то делом, у него знакомые. Нельзя уехать, не придумав причины. Знакомые могут спросить, где был? 

Хорошо, что моя работа изобретателя не ставила меня в зависимость от посторонних. Я нашел предлог и поехал в Бостон. Там проверил его адрес по телефонной книжке. В тот же вечер обошел ближайшие пивные, надеясь найти его там. Какой же он немец, если он не пьет пива? Но не нашел. Около семи утра я уже слонялся у его дома и увидел Клауса. Удалось проследить за ним, он поехал в центр города, вошел в большое конторское здание и поднялся на пятый этаж. Там я его потерял. 

Меня интересовало место, где трудился Клаус. Он мог оказаться в каком-либо секретном, замаскированном учреждении. 

 — Почему вы так решили? 

 — Во время войны он работал в СД (нацистская секретная служба безопасности. — Ред.) по разведке. 

 — О таком у нас что-то не писалось. 

 — Да и вряд ли когда-нибудь напишут. Короче, я нашел моего Клауса в этом самом Бостоне. Еще в Нью-Йорке я приготовил несколько альбомов цветных фотографий видов Нью-Йорка и Бостона и их окрестностей. Они были вставлены в хорошую обложку. Внутри я нарисовал клеймо несуществующего фотоателье. Не хвалясь скажу, что качество отпечатков было отличным и сюжеты интересными. 

Вечером взял свои альбомы и отправился к дому Клауса. Я стучал в двери и предлагал свой "товар". Один я все же продал за 10 долларов человеку, который сам был фотолюбителем. У него я кое-что узнал о Клаусе. Мой покупатель даже посоветовал мне не идти к другим, а подняться прямо к Таубе, что я и сделал. 

Для Клауса у меня был специальный альбом. В него я включил вид улицы Нью-Йорка. На переднем плане был виден человек, очень похожий на нашего товарища, с которым Клаус работал во время войны. 

Клаус открыл дверь и, видимо, не хотел со мной разговаривать, но, увидев открытый альбом, не утерпел и пригласил меня зайти. Он очень внимательно рассмотрел все снимки и особенно долго изучал снимок с портретом. Он задавал вопросы по технике изготовления копий, но я чувствовал, что он хотел мне задать несколько вопросов именно по этому снимку. Наконец Клаус сказал, что купит альбом и предложил мне пойти в соседний бар, выпить кружку пива. Альбом он взял с собой. Я заказал мюнхенского, и, пока мы ждали, он снова открыл альбом на снимке со знакомым лицом. 

Принесли пиво, и после традиционного "Прозит" Клаус стал говорить о том, что знал этого человека во время войны и очень хотел бы его снова встретить. Он неплохо говорил по-английски и старательно подбирал слова. Я ему задавал наводящие вопросы, на которые он отвечал осторожно, продумывая каждую фразу. Он их формулировал так, что человек, знающий его прошлое, понял бы многое, что не почувствовал бы другой, не знающий Клауса. 

У разведчиков острый нюх на своих. Много раз, встречаясь со связниками, которых я не знал, я безошибочно узнавал их среди других окружающих. Возможно, Клаус чувствовал нечто подобное, разговаривая со мной. Во всяком случае, когда мы прощались на углу, он попросил меня в следующий приезд обязательно к нему зайти и, уходя, сказал по-немецки: "А если вы увидите Зигмунда, передайте ему привет от меня". В ответ я спросил его: "Кто Зигмунд?" Вместо ответа он помахал рукой и сказал: "Ауф видерзеен". 

Через месяц Центр сообщил мне, что можно поговорить с Клаусом откровенно. Наше сотрудничество с Таубе продолжалось несколько лет. Он работал в учреждении, имевшем для нас большой интерес. Впоследствии, когда к нему стали проявлять слишком большое внимание органы безопасности, мы вывели его из США. 

 — А бывает ли так, что разведчику просто ввезет, и он сразу "выходит" на нужного ему человека? 

 — Меня часто спрашивают о роли случайности в нашей работе. Мне кажется, задающие вопрос не совсем ясно представляют, что из себя представляет "случайность". 

Все эти случаи характерны тем, что человек, наблюдавший "случайность", думал и осмысливал ее. Важно не только отметить "случайность", надо ее понять. 

В своей практической работе разведчик нуждается не только в источниках информации, но также в услугах людей, способных хранить материалы, быть "почтовыми ящиками" и оказывать подобные услуги. Расскажу о маленьком инциденте, где случайность помогла нашему товарищу. 

Дело было в Берлине в конце 1943-го. Город ожесточенно бомбили. Поздно ночью, возвращаясь домой, его настиг очередной налет. Он укрылся от осколков в ходе, ведущем в подвал разрушенного дома. Где-то между разрывами бомб вдруг раздался слабый звук рояля. Он прислушался и убедился, что играют мазурку Шопена. Другой, может, и не обратил бы внимание на звуки рояля, но наш товарищ вспомнил, что Шопена фашисты играть запретили. Подумал, что играющий должен быть человеком, который за девять лет нацизма не поддался его влиянию. Разыскал вход в подвал и нашел там двух женщин. Мать и дочь. На рояле играла дочь. 

 — Что вы этим хотите сказать? 

 — Да то, что в итоге этого "случайного" знакомства была получена надежная квартира, где наш товарищ мог спокойно готовить свои сообщения, хранить документы и прочее хозяйство разведчика. В этой квартире он провел последние дни боев в Берлине и ждал сигнала Центра о выходе из подполья. 

Надеюсь, эти случаи дадут вам представление о характере нашей работы. Внешне она не изобилует большим драматизмом. Необязательно иметь министра в качестве источника информации. Вполне достаточно завербовать доверенного слугу. А в США я проработал с 1948 года по 1957-й. Потом арест, тюрьма, обмен... 

Из досье "РГ". 

Полковник Вильям Генрихович Фишер родился в 1903 году в Англии. Самый известный в истории разведчик-нелегал. До войны трижды отправлялся в командировки в страны Европы, где работал под своим собственным и другими именами. В 1948-1957 годах возглавлял сеть нелегальной разведки в США. Основная задача — добыча атомных секретов. В 1957-м выдан предателем, приговорен к 30 годам тюрьмы. При аресте взял имя друга — Рудольфа Ивановича Абеля. Обменен в 1962-м на американского летчика Гарри Пауэрса. До самой своей кончины в 1971-м обучал будущих нелегалов.