Служба внешней разведки Российской ФедерацииПубликацииПубликации в СМИКто ловил Савинкова и руководил Зорге
Кто ловил Савинкова и руководил Зорге
11 Июня 2003
Николай ДОЛГОПОЛОВ
19 АВГУСТА 2002 года старейший российский чекист Борис Игнатьевич Гудзь отметил 100-летний юбилей. Устойчивый и ныне здравствующий оптимист, чудом избежавший сталинских репрессий, он пришел в ЧК еще в 1923-м. Был участником знаменитой операции "Трест", работал резидентом ИНО, предтечи Службы внешней разведки, в Токио. Возвратившись домой, больше года координировал и направлял из Москвы действия легендарного Рихарда Зорге.
Мы предлагаем вниманию читателей отрывок из книги журналиста и писателя Николая Долгополова "Повседневная жизнь российских разведчиков", которая готовится к печати в издательстве "Молодая гвардия".
Борис Гудзь с удовольствием раскрывает оперативные подробности работы советской разведки в Японии.
Когда вернулся из Сибири в 1933-м, меня быстренько начали готовить к отъезду в Японию. Фотографирование, шифры, коды... С 1923 года я был женат, факт в биографии разведчика тоже немаловажный, и привожу его не случайно. В 1924-м у нас родился сын. Должен признаться, что не владею языками в совершенстве. В царское время учил в школе английский, немецкий, французский. Уже в разведке серьезно взялся за английский. Натаскивала меня и жена — преподаватель, автор учебника по английскому, выдержавшего чуть не семь-восемь изданий. Супруга в Японии помогала в качестве переводчика, когда я встречался с иностранными дипломатами. Но Вера Яковлевна поехала в Токио уже и как мой помощник — шифровальщик. В Москве ее быстро обучили и фотоделу: в Токио фотографировала документы, которые я получал. Помощь жены пришлась в Японии очень кстати.
В Токио меня знали как Гинце, работал под фамилией моей мамы.. Два с лишним года в Японии резидентом и сам факт, что в начале 1936-го я спокойно вернулся домой, говорит о том, что меня там не зажали и я не провалился. А мог бы. Работал, как вы понимаете, по линии ИНО, под крышей третьего секретаря посольства. А годы были тяжелые. 1933 — 1936 — японские спецслужбы настроены, если можно так сказать, исключительно подозрительно. У нас дома в Москве тогда повсюду вредители, враги народа, но и у них - шпиономания. Только там свой поворот: все европейцы — шпионы. Создать конспиративную квартиру в Токио почти невозможно. Причина понятная: отличают сразу по лицу. Иностранцев мало, и все — под колпаком. Работать сложно.
Однако надо. И были, конечно, некоторые весьма интересные операции. Ехал я в Японию не в качестве япониста. Тогда бы на подготовку потребовалось много времени. Разговорный еще можно как-то относительно быстро освоить, а письменный — крайне сложно. Но мне все равно поставили задачи непростые.
Одна из самых сложных — встретиться с одним очень ценным источником, который давал нам информацию. Предстояло любыми способами проверить, двойник он или нет. Прежний резидент с этим человеком непосредственно не встречался, действовал через посредников. Но, сами понимаете, одно дело - посредник, другое — личная встреча. Познакомиться, посмотреть в глаза, увидеть, как держится, постичь манеру общения. Это исключительно важно. Тут необходим особый индивидуальный психологический подход. Я еще в Москве изучил все, что он нам передавал.
В Токио познакомился с посредниками. Это наши люди — японисты. Помощники, совсем не разведчики, работали в посольстве или в торгпредстве, а для нас секретно выполняли отдельные поручения, задания. Был еще и, скажем так, сотрудник, делавший переводы для посла. И мы, к примеру, с ним договариваемся, чтобы в известное нам время он встретился с источником. Вот только таким способом и действовали. Люди радели для нас по совместительству. Но они же не специалисты из ЧК, не мастера инструктажа. Мне предстояло организовать встречу. Понятно, не сразу, изучив обстановку, наметив какие-то методы. Задумывался и над тем, можно ли, принимая от источника документы, одновременно его и инструктировать. Это, должен заметить, самое опасное дело.
Если уж брать документы, то хотя бы так, чтоб вас визуально не засекли. Ты знаешь: вон там поле, за поворотом — лес. Остановился в определенном месте, копаешься в машине. Тебе все видно, а тебя — нет. В то время не было никаких уловителей, никаких электронных аппаратов, и ты мог быть твердо уверен, что тебя не засекли. Хвоста нет, а если идет какая-то машина, то пропускаешь, продолжая копаться в моторе. Если ничего такого, то я визуально обеспечен. Идешь в лес, вроде бы оправиться, а там уже сидит твой агент.
Или другой вариант. Допустим, должен принять от агента материал там, где полно народу. Называлось так: в скученном месте. Едем, к примеру, в набитом двумя десятками людей лифте в каком-нибудь универмаге. Устанавливаем визуальный контакт, он вроде как под напором толпы притирается ко мне, я — к нему. Друг на друга не смотрим, но агент незаметно передает пачечку материалов, завернутую в шифоновую салфетку. Была у них такая мода, привычка, что ли, завертывать материалы в шифон. Еще один прием. Почему бы мне, совершающему с семейством покупки в большом магазине, не зайти после часа метаний по этажам в туалет? А у них в этом общественном месте кабинки обычно не доходят до пола. Японец, допустим, заходит первый, он уже в кабинке, я раз — за ним, и в соседнюю. Он передает пакетик мне, я, если нужно, ему. Сынишка с мамой ждут неподалеку. Ага, вот и отец...
Ну, схемы я вам рисую чисто условные. Но смысл в том, что встреча, а особенно передача материала должны проходить в условиях, когда засечь их невозможно.
Но когда вы идете на беседу — категорически никаких передач. Потому что если вы напоролись на агента-двойника и вас схватили с материалами - получается провал. И об этом вы обязательно договариваетесь с источником. А с этим нашим важным человеком я встречался. Его просили: идете на беседу, не берите с собой ничего. И вдруг однажды он приносит материалы. У нас уже тревога. Будет небезопасно, если нас к этому приучит. Или, может, пытается приучить? Ведь если его возьмут в момент передачи, то и нас с ним. А источник объясняет, что материал настолько интересный, что не захватить просто не мог. Просим его вежливо, культурно, аргументированно выполнять наше правило. В конце концов убедили и научили. Больше таких ошибок не допускал.
Объясняться с ним приходилось через переводчика. Трое — это многовато. Да и переводчик слабоватый. Правда, источник немножко понимал по-русски, но как же плохо... Ох, и трудно работать с японцами. Но все равно можно и нужно. А наш был унтер-офицером главного жандармского управления, точнее писарем. Иногда он перемещался с одной должности на другую, однако оставался при деле. Через него проходили материалы. Штабной писарь, он имел доступ к архивам. Хорошая для нас должность. В каждом учреждении, гражданском ли, военном, имелась секретная служба, следящая за режимом. Поработал с секретным документом, положи на место. У нашего источника такого не было, все запреты он обходил.
Получал от нас в зависимости от ценности сведений. Бывало, платили мы ему по 50 — 60, иногда даже по 100 долларов. В Японии это суммы немалые. Давал обычно я. Когда шел посредник, то поручалось ему. Потом он купил на наши деньги фотоаппарат "Лейку". И приносил нам уже не документы, а пленки. Такая тогда была техника. Сейчас все проще. И одновременно труднее.
А какие сложности возникали с переводами. Я же — не могу. Переводить некому. Мой помощник говорил по-японски. Но вот писать, переводить... Приходилось обращаться к сотрудникам посольства — японистам. А посол Константин Константинович Юренев был видным партийным деятелем. Участвовал в съездах еще до революции. Фамилию носил раньше другую, а эту сделал себе еще в 1917 году. Посол говорил: у меня в посольстве уже два дипломата занимаются разведкой, хватит, не хочу, чтоб привлекали других, относился к нашему делу ревниво. Да, случалось и так.
Удалось мне завербовать агента и самому. Правда, через посредника. Работал этот интеллигентный японец в хозяйственном отделе нашего посольства. И раскрылся мне: волей-неволей должен давать сведения о вас, и потому чувствую себя очень плохо. Стыдился, говорил, что ценит свою работу, ведь в Японии — безработных уйма, твердый заработок — редкость. Но заставляют ходить в полицию, рассказывать, что вижу. А я ему: не стесняйтесь. Рассказывайте, что можно. И когда они дали этому человеку задание посмотреть, есть ли у нас в посольстве какая-то утечка информации, нарушения конспирации, небрежная работа с почтой, то он нам об этом доложил. Значит, мне становится понятно, что японский обслуживающий персонал получает контрразведывательные задания. Как действует жандармерия, я через нашего писаря приблизительно представляю. Теперь более или менее понятны и методы полиции. Ведь это два разных учреждения. По полученным сигналам жандармерия следит за посольством, использует мусорщиков, уборщиков помещений. Те выносят все, что остается в корзинках, а дальше этот мусор просеивается, ищут, не осталось ли каких-то документов, пытаются склеить клочки бумаги. От нас ждут оплошности, небрежности, которых допускать никак нельзя.
А полиция действует отдельно. У японцев принято, чтобы несколько органов, занимаясь вроде бы одним делом, работали параллельно. И удается выяснить, как полицейские инструктируют своих соотечественников, нанятых нашим посольством. И наш интеллигентный японец из хозяйственного отдела поведал немало интересного. Если человек отказывается от сотрудничества с полицией, не сообщает требуемые сведения, его могут избить. Напоминает о японском переводчике, который уже два-три месяца не ходит к нам на работу. Тот объяснял: воспаление легких. А выясняется, что его жесточайше избили за отказ сообщить полиции о том, какие функции он выполняет в посольстве. Между прочим, тот переводчик был занят переводом токийских газет. В Японии все проявляют бдительность, всюду им чудятся шпионы, а пресса дает массу полезной для нас информации.
Был определенный соблазн подбросить полиции через японца из хозяйственного отдела порцию дезинформации. Но до этого не дошло. Тут требуется время. И потом, дезинформация дело исключительно серьезное и даже опасное. В СССР и в нашем посольстве шпиономания. Люди друг другу уже не верят. А если подкидываешь дезинформацию, то здесь уж необходимо подкидывать и правду, и неправду. Так что этой операции не получилось. А в феврале 1936 года я возвратился в Москву.
19 АВГУСТА 2002 года старейший российский чекист Борис Игнатьевич Гудзь отметил 100-летний юбилей. Устойчивый и ныне здравствующий оптимист, чудом избежавший сталинских репрессий, он пришел в ЧК еще в 1923-м. Был участником знаменитой операции "Трест", работал резидентом ИНО, предтечи Службы внешней разведки, в Токио. Возвратившись домой, больше года координировал и направлял из Москвы действия легендарного Рихарда Зорге.
Мы предлагаем вниманию читателей отрывок из книги журналиста и писателя Николая Долгополова "Повседневная жизнь российских разведчиков", которая готовится к печати в издательстве "Молодая гвардия".
Борис Гудзь с удовольствием раскрывает оперативные подробности работы советской разведки в Японии.
Когда вернулся из Сибири в 1933-м, меня быстренько начали готовить к отъезду в Японию. Фотографирование, шифры, коды... С 1923 года я был женат, факт в биографии разведчика тоже немаловажный, и привожу его не случайно. В 1924-м у нас родился сын. Должен признаться, что не владею языками в совершенстве. В царское время учил в школе английский, немецкий, французский. Уже в разведке серьезно взялся за английский. Натаскивала меня и жена — преподаватель, автор учебника по английскому, выдержавшего чуть не семь-восемь изданий. Супруга в Японии помогала в качестве переводчика, когда я встречался с иностранными дипломатами. Но Вера Яковлевна поехала в Токио уже и как мой помощник — шифровальщик. В Москве ее быстро обучили и фотоделу: в Токио фотографировала документы, которые я получал. Помощь жены пришлась в Японии очень кстати.
В Токио меня знали как Гинце, работал под фамилией моей мамы.. Два с лишним года в Японии резидентом и сам факт, что в начале 1936-го я спокойно вернулся домой, говорит о том, что меня там не зажали и я не провалился. А мог бы. Работал, как вы понимаете, по линии ИНО, под крышей третьего секретаря посольства. А годы были тяжелые. 1933 — 1936 — японские спецслужбы настроены, если можно так сказать, исключительно подозрительно. У нас дома в Москве тогда повсюду вредители, враги народа, но и у них - шпиономания. Только там свой поворот: все европейцы — шпионы. Создать конспиративную квартиру в Токио почти невозможно. Причина понятная: отличают сразу по лицу. Иностранцев мало, и все — под колпаком. Работать сложно.
Однако надо. И были, конечно, некоторые весьма интересные операции. Ехал я в Японию не в качестве япониста. Тогда бы на подготовку потребовалось много времени. Разговорный еще можно как-то относительно быстро освоить, а письменный — крайне сложно. Но мне все равно поставили задачи непростые.
Одна из самых сложных — встретиться с одним очень ценным источником, который давал нам информацию. Предстояло любыми способами проверить, двойник он или нет. Прежний резидент с этим человеком непосредственно не встречался, действовал через посредников. Но, сами понимаете, одно дело - посредник, другое — личная встреча. Познакомиться, посмотреть в глаза, увидеть, как держится, постичь манеру общения. Это исключительно важно. Тут необходим особый индивидуальный психологический подход. Я еще в Москве изучил все, что он нам передавал.
В Токио познакомился с посредниками. Это наши люди — японисты. Помощники, совсем не разведчики, работали в посольстве или в торгпредстве, а для нас секретно выполняли отдельные поручения, задания. Был еще и, скажем так, сотрудник, делавший переводы для посла. И мы, к примеру, с ним договариваемся, чтобы в известное нам время он встретился с источником. Вот только таким способом и действовали. Люди радели для нас по совместительству. Но они же не специалисты из ЧК, не мастера инструктажа. Мне предстояло организовать встречу. Понятно, не сразу, изучив обстановку, наметив какие-то методы. Задумывался и над тем, можно ли, принимая от источника документы, одновременно его и инструктировать. Это, должен заметить, самое опасное дело.
Если уж брать документы, то хотя бы так, чтоб вас визуально не засекли. Ты знаешь: вон там поле, за поворотом — лес. Остановился в определенном месте, копаешься в машине. Тебе все видно, а тебя — нет. В то время не было никаких уловителей, никаких электронных аппаратов, и ты мог быть твердо уверен, что тебя не засекли. Хвоста нет, а если идет какая-то машина, то пропускаешь, продолжая копаться в моторе. Если ничего такого, то я визуально обеспечен. Идешь в лес, вроде бы оправиться, а там уже сидит твой агент.
Или другой вариант. Допустим, должен принять от агента материал там, где полно народу. Называлось так: в скученном месте. Едем, к примеру, в набитом двумя десятками людей лифте в каком-нибудь универмаге. Устанавливаем визуальный контакт, он вроде как под напором толпы притирается ко мне, я — к нему. Друг на друга не смотрим, но агент незаметно передает пачечку материалов, завернутую в шифоновую салфетку. Была у них такая мода, привычка, что ли, завертывать материалы в шифон. Еще один прием. Почему бы мне, совершающему с семейством покупки в большом магазине, не зайти после часа метаний по этажам в туалет? А у них в этом общественном месте кабинки обычно не доходят до пола. Японец, допустим, заходит первый, он уже в кабинке, я раз — за ним, и в соседнюю. Он передает пакетик мне, я, если нужно, ему. Сынишка с мамой ждут неподалеку. Ага, вот и отец...
Ну, схемы я вам рисую чисто условные. Но смысл в том, что встреча, а особенно передача материала должны проходить в условиях, когда засечь их невозможно.
Но когда вы идете на беседу — категорически никаких передач. Потому что если вы напоролись на агента-двойника и вас схватили с материалами - получается провал. И об этом вы обязательно договариваетесь с источником. А с этим нашим важным человеком я встречался. Его просили: идете на беседу, не берите с собой ничего. И вдруг однажды он приносит материалы. У нас уже тревога. Будет небезопасно, если нас к этому приучит. Или, может, пытается приучить? Ведь если его возьмут в момент передачи, то и нас с ним. А источник объясняет, что материал настолько интересный, что не захватить просто не мог. Просим его вежливо, культурно, аргументированно выполнять наше правило. В конце концов убедили и научили. Больше таких ошибок не допускал.
Объясняться с ним приходилось через переводчика. Трое — это многовато. Да и переводчик слабоватый. Правда, источник немножко понимал по-русски, но как же плохо... Ох, и трудно работать с японцами. Но все равно можно и нужно. А наш был унтер-офицером главного жандармского управления, точнее писарем. Иногда он перемещался с одной должности на другую, однако оставался при деле. Через него проходили материалы. Штабной писарь, он имел доступ к архивам. Хорошая для нас должность. В каждом учреждении, гражданском ли, военном, имелась секретная служба, следящая за режимом. Поработал с секретным документом, положи на место. У нашего источника такого не было, все запреты он обходил.
Получал от нас в зависимости от ценности сведений. Бывало, платили мы ему по 50 — 60, иногда даже по 100 долларов. В Японии это суммы немалые. Давал обычно я. Когда шел посредник, то поручалось ему. Потом он купил на наши деньги фотоаппарат "Лейку". И приносил нам уже не документы, а пленки. Такая тогда была техника. Сейчас все проще. И одновременно труднее.
А какие сложности возникали с переводами. Я же — не могу. Переводить некому. Мой помощник говорил по-японски. Но вот писать, переводить... Приходилось обращаться к сотрудникам посольства — японистам. А посол Константин Константинович Юренев был видным партийным деятелем. Участвовал в съездах еще до революции. Фамилию носил раньше другую, а эту сделал себе еще в 1917 году. Посол говорил: у меня в посольстве уже два дипломата занимаются разведкой, хватит, не хочу, чтоб привлекали других, относился к нашему делу ревниво. Да, случалось и так.
Удалось мне завербовать агента и самому. Правда, через посредника. Работал этот интеллигентный японец в хозяйственном отделе нашего посольства. И раскрылся мне: волей-неволей должен давать сведения о вас, и потому чувствую себя очень плохо. Стыдился, говорил, что ценит свою работу, ведь в Японии — безработных уйма, твердый заработок — редкость. Но заставляют ходить в полицию, рассказывать, что вижу. А я ему: не стесняйтесь. Рассказывайте, что можно. И когда они дали этому человеку задание посмотреть, есть ли у нас в посольстве какая-то утечка информации, нарушения конспирации, небрежная работа с почтой, то он нам об этом доложил. Значит, мне становится понятно, что японский обслуживающий персонал получает контрразведывательные задания. Как действует жандармерия, я через нашего писаря приблизительно представляю. Теперь более или менее понятны и методы полиции. Ведь это два разных учреждения. По полученным сигналам жандармерия следит за посольством, использует мусорщиков, уборщиков помещений. Те выносят все, что остается в корзинках, а дальше этот мусор просеивается, ищут, не осталось ли каких-то документов, пытаются склеить клочки бумаги. От нас ждут оплошности, небрежности, которых допускать никак нельзя.
А полиция действует отдельно. У японцев принято, чтобы несколько органов, занимаясь вроде бы одним делом, работали параллельно. И удается выяснить, как полицейские инструктируют своих соотечественников, нанятых нашим посольством. И наш интеллигентный японец из хозяйственного отдела поведал немало интересного. Если человек отказывается от сотрудничества с полицией, не сообщает требуемые сведения, его могут избить. Напоминает о японском переводчике, который уже два-три месяца не ходит к нам на работу. Тот объяснял: воспаление легких. А выясняется, что его жесточайше избили за отказ сообщить полиции о том, какие функции он выполняет в посольстве. Между прочим, тот переводчик был занят переводом токийских газет. В Японии все проявляют бдительность, всюду им чудятся шпионы, а пресса дает массу полезной для нас информации.
Был определенный соблазн подбросить полиции через японца из хозяйственного отдела порцию дезинформации. Но до этого не дошло. Тут требуется время. И потом, дезинформация дело исключительно серьезное и даже опасное. В СССР и в нашем посольстве шпиономания. Люди друг другу уже не верят. А если подкидываешь дезинформацию, то здесь уж необходимо подкидывать и правду, и неправду. Так что этой операции не получилось. А в феврале 1936 года я возвратился в Москву.
Источник: Российская газета
Публикации за Июнь 2003
Нелегал и членкор Академии Наук
6 Июня 2003
