РАЗВЕДКА — ДЕЛО ПРОФЕССИОНАЛОВ

Беседу вел Александр БОНДАРЕНКО

Сегодня ветерану Службы внешней разведки генерал-лейтенанту Вадиму Алексеевичу КИРПИЧЕНКО исполнилось 80. Вроде бы время подводить какие-то итоги, писать "юбилейную" статью... Однако Вадим Алексеевич не только выглядит гораздо моложе своих солидных лет, но и настолько погружен в дела и заботы, что у нас получился просто деловой разговор. А начал его генерал Кирпиченко весьма неожиданно.

 — "Красную звезду" я читаю с довоенного времени, поскольку в 1940 году поступил в Курскую спецшколу ВВС N 4... А как только у меня появился первый московский адрес, стал ее выписывать. Выписываю и сейчас — кстати, единственную газету,потому как остальные читаю на работе, а "Красная звезда" у меня домашняя газета.

Самое для меня в ней важное — военно-политические обозрения, очень квалифицированные и объективные. К тому же в отличие от других газет они патриотические — информация дается в интересах государства, в интересах армии.

- Вы сказали, что собирались служить в армии...

 — Конечно! До войны обстановка была такая, что все старшеклассники — те, кто считал себя мужчинами, — готовились в военные училища. Кто уверенно кончал десятилетку — шел на флот; кто 9 классов — в авиацию; 8 — в танкисты, в артиллеристы. Ну а кто 6 классов вытягивал — в Тамбовское кавалерийское училище.Мы знали, что будет война с Германией...

- А сейчас говорят, что все верили в договор о ненападении, что война для вас пришла неожиданно...

 — Все эти протоколы, договоры — про них никто и не знал! Это все было в стороне, у каких-то политиков. А мы знали, что будет война с Германией, и презирали тех своих одноклассников, которые шли в Курский мединститут, в Курский пединститут...

Когда у нас в городе открылась спецшкола — она должна была дать среднее образование и первичную летную подготовку, я не раздумывая пошел туда. Но истребителя из меня не получилось — началась война, меня направили в Инженерную академию ВВС, откуда я пытался уйти, писал рапорта...

- То есть, как все, рвались на фронт...

 — Да, но здесь, скорее, был и личный момент, о чем я раньше никогда и не говорил. Моя мама находилась в Курске, в оккупации, одна, и потому я стремился на фронт.

- Получилось?

 — Не сразу. Я попал в воздушно-десантные войска — элитные, куда принимали людейс образованием не менее 7 классов, комсомольцев или коммунистов. Нас тренировали, готовили и готовили, и бросили нас на фронт только в январе 1945 года — как пехоту. Мы разблокировали ситуацию вокруг Балатона, заслужили благодарность Сталина, приостановили немецкое наступление — последнее их наступление в ходе войны, при этом в некоторых наших подразделениях было выбито до половины личного состава.

12 апреля взяли Вену, освобождали Чехословакию и воевали там до 13 мая, поскольку немцы драпали на Запад сдаваться американцам и вели арьергардные бои...

- В каком звании закончили вы войну? Какие награды получили?

 — На фронте был старшим сержантом, получил медаль "За отвагу" — очень дорогая медаль, за конкретный случай...

В Австрии дело было — наша часть попала в "мешок". Нас молотили, обстреливали со всех сторон... Рации не работали, оставалась одна тропочка, по которой можно было ночью пробраться к своим. Вызвали добровольцев доставить пакет в штаб дивизии... Я пошел, дорога была под сплошным обстрелом, но добрался с различными приключениями, доставил донесение. Вот и дали мне "За отвагу".

- А почему после войны вы не остались в армии?

 — Поскольку мечта быть летчиком не осуществилась, я решил продолжать учебу. Демобилизовался, в 1947-м поступил в Московский институт Востоковедения — сейчас он не существует.

- Почему именно туда? Такой экзотический выбор...

 — До войны я один раз побывал в Москве, и она мне тогда страшно понравилась. Москва представлялась мне сказочным городом, с какими-то необыкновенными возможностями... Вот и решил поступать в Университет, изучать русскую литературу.

Пришел. Но какой-то зав учебной частью, очень надменный, посмотрел на меня — в шинели, в сапогах. Говорит: "Вы школу давно кончили, а у нас тут конкурс медалистов!"

- Ваша медаль "За отвагу" на этом конкурсе не проходила...

 — Разумеется. Пошел я в Институт международных отношений , а там — швейцар в золотой ливрее: "Приходите по весне". Я плюнул, выругался про себя нехорошими словами, а потом товарищ говорит: "Институт Востоковедения есть, там стипендия громадная..."
Изучать восточный язык — это меня заинтересовало. Пришли мы туда три демобилизованных — нас как родных встретили: "Сдадите на троечки — ну и ладно, мы воинов принимаем с радостью, у нас девок девать некуда!" Завуч посоветовал мне не на турецкое отделение идти, как я собрался, а на арабское. По гроб жизни ему благодарен! Не только в профессиональном плане, но и потому, что я со своей женой там встретился... Мы с ней счастливо уже прожили 53 года и продолжаем этот путь.

- Она тоже арабист?

 — У нас в семье все арабисты. Жена — профессор, доктор филологии, ведущий специалист в области современной арабской литературы, известна и в Европе, и в арабском мире... Сын сейчас — посол в Ливии, две дочери-близнецы преподают арабский язык. Даже из четырех внуков двое уже стали арабистами.

- Но почему и как вы стали разведчиком?

 — Я был отличник, секретарь парткома института — и мне предлагали идти в аспирантуру, в МИД и корреспондентом в газету "Правда". Последнее предложение оказалось сюда: мол, связано с заграницей, с секретной работой, будете военным. Слово "разведка" даже и не звучало, но меня это очень заинтересовало. Спрашиваю кадровика: а как с другими предложениями? На аспирантуру, отвечал он, наплюйте; с МИДом мы отрегулируем; а "Правда" — орган ЦК ВКП(б), здесь мы силы не имеем. Выпутывайтесь сами. Как, спрашиваю. Скажите, что вам жить негде, попросите квартиру — и вам, думаю, сразу откажут.

Я пришел к зам главного редактора. Он мило так со мной побеседовал — вы нам подходите. Говорю: у меня — жена, ребенок, жить негде. Он отвечает: у нас приличная зарплата, где-то перебьетесь, потом будет... Я покраснел, поскольку врать не люблю, и часто краснел в неловких ситуациях. Мне сейчас нужно... Вы что, ультиматум нам предъявляете? — удивился он. Говорю: не ультиматум, но мне негде жить, у меня ребенок на руках... Он отвечает: ну, этого я вам обещать не могу — наверное, мы с вами расстанемся...

1 сентября 1952 года — как раз пятьдесят лет тому исполнилось — я пришел в 101-ю разведшколу. И ни одного дня, ни одного часа, ни одной секунды не пожалел об этом!

Скажу, что жизнь моя в разведке складывалась весьма удачно — хотя я всегда работал на "огнеопасных" направлениях, в районах войн и кризисных ситуаций. Три раза исполнял "интернациональный долг" — дважды в Египте, один в Афганистане. Считайте, участвовал в четырех войнах: Великой Отечественной, афганской и двух арабо-израильских — на стороне египтян.

- Ну, там-то уже вы были без оружия...

 — Нет, в Афганистане я с пистолетом не расставался. И в Египте, поскольку поддерживал контакты и со спецслужбами, они на время меня вооружили — жалко было расставаться, итальянская Беретта, очень хороший пистолет!

- Любимое оружие Джеймса Бонда — агента 007...

 — Да. А в 1956 году, когда была тройственная агрессия Англии, Франции и Израиля против Египта — тогда бомбили Каир. А мы работали и должны были выходить на встречи... Когда же мы, по существу, оказались блокированы в посольстве, то выходили на крышу, и с крыши писали телеграммы и донесения — надо было приспосабливаться...

Но вот в противника я уже не стрелял. Вообще, роль оружия в политической разведке сильно преувеличена. Если разведчика задерживают — он не должен стрелять, у него должна быть легенда. Стрелять не приходилось, а вот убегать, спасая агента...

- Можно об этом подробнее?

 — Было, когда я, встретившись с агентом и, получив от него большую порцию совершенно секретных документов, должен был отвезти их в посольство, перефотографировать, проверить, что снял их хорошо — и через несколько часов все возвратить.

Но после встречи я неожиданно попал в плотное наружное наблюдение. Я увидел за собой, на довольно близком расстоянии, две машины, которые, куда бы я ни сворачивал, шли за мной. По существу, это уже было преследование.

Вроде бы я не мог за собой привести "наружку", но что касается агента, источника — кто его знает? Может, за ним и шли. А может, моя машина была на подозрении, и где-то ее засекли. Наконец, просто могла быть какая-то облава, или меня могли спутать — но все это уже не имело значения...

- Разве вы были не на дипломатической машине?

 — Нет, в тот момент я пользовался машиной без дипномера. С одной стороны, это не привлекало внимания, с другой — могло вызвать подозрение: почему 2-й секретарь едет на машине с частным номером? На этот случай была легенда — но это детали.

Я должен был оторваться — даже самым грубым образом, поскольку если бы меня остановили, то агент автоматически горит и получает пулю в затылок. Нравы были жестокие. Въехав на мост, я должен был свернуть направо — по движению. Но тут уже мысль работает отчаянно, происходит что-то другое, непохожее на нормальное течение мыслей. И я решил свернуть налево! От меня шарахались машины, я ехал против движения, проехал так два квартала и свернул в какой-то переулок...

А вот если бы меня взяли под наблюдение без документов и перлись за мной — я бы спокойно ехал пока не остановили...

Романтика разведывательной работы совсем не в том, чтобы убегать от "наружки", прыгать через заборы, спасаться... Кстати, знаете, с чего начинается рабочий день разведчика?

- Наверное, с общения с агентами?

 — Нет, с чтения газет. Так, солидные разведки мира, которые занимаются Россией, начинают свой день с "Красной звезды". Готовясь к нападению на Советский Союз, немцы изучали ее от строчки до строчки — отслеживали перемещения военнослужащих, рост в званиях... "Красная звезда" и сейчас остается самой читаемой газетой в спецслужбах, военных ведомствах... Скажем, те же статьи на 3-й странице вашей газеты для них гораздо более ценны, чем в других газетах.

- Вадим Алексеевич, вы рассказали, как рисковали собой ради агента... У кого-то из ваших коллег я читал, что источника надо любить — только тогда с ним можно работать по-настоящему.

 — Я бы не сказал, что надо всех безоглядно любить. Иногда попадаются люди строптивые, привирающие, преувеличивающие свои возможности, излишне пассивные... Одни, получая вознаграждение, деликатно благодарят — а есть, которые говорят: "Мало! Надо бы прибавить!" Агента и воспитывать надо, и знать, как вытягивать из него информацию, если он устно сообщает. Надо представлять его возможности, чтобы не ставить вопросов, на которые он ответить не может. Все это — тяжелый труд...

Поэтому я бы не сказал, что агент всегда вызывает восторг и любовь. Но ты всегда обязан заботиться о его безопасности, о том, чтобы он не провалился. Здесь ты уже не считаешься ни со своим временем, ни с разными ситуациями...

- Вы можете рассказать о ком-нибудь из своих агентов?

 — Знаете, из этих людей никто не провалился, не засветился — а в нашем деле рассказы ведут только о тех, которые прогремели через тюрьмы, через судебные преследования...

Когда же я был начальником нелегальной разведки, то общался с супругами Крогерами, которые стали Героями Российской Федерации. Но мы встречались уже не в боевых условиях, а в Москве... Замечательные, просто трогательные люди были — по их преданности нашей стране и социализму, в который они верили. С ними было очень интересно...

- А как, кстати, вы стали начальником Управления "С"?

 — В марте 1974 года Юрий Владимирович Андропов неожиданно пригласил меня для отчета о работе в Каирской резидентуре... Выслушал, а через два дня — я не успел еще уехать — он вновь пригласил меня к себе: "Принято решение о назначении вас начальником Управления "С" — заместителем начальника разведки". Я начал отказываться...

- Почему? Из скромности или действительно не хотели?

 — Я сложился как специалист по арабским странам, по Африке. Был начальником африканского направления, отдела... Все мне было вроде как знакомо — и Африка, и арабский мир.

О нелегальной же разведке я имел представление теоретическое, никогда там не работал. А эта работа сильно отличается от других линий, и департамент этот не похож ни на какие другие направления работы в разведке. Андропов сказал мне приятный комплимент: "Мы тебя испытывали в условиях войн и кризисных ситуаций, ты не дрогнул. Шел против течения, когда у нас в Политбюро верили в Садата, а ты один гнал телеграммы, что он продался США... Мы тебя испытывали очень сильно, и ты выдержишь. Тебе хватит на это умения, и перегрузки будешь переносить спокойно".

- То есть у вас, как понимаю, были даже неприятности на уровне Политбюро ЦК КПСС?

 — Неприятности были ежедневные — на разном уровне. Так, каждое утро у посла собирались старшие работники — советник-посланник, я, как резидент, резидент военной разведки, главный военный советник. Подводили итоги прошедшего дня, и каждый кратко докладывал об информации, которой он располагает на этот час. И, скажем, моя информация шла вразрез... Докладываю, допустим, о какой-то очередной гадости Садата, а главный военный советник говорит: "А у меня прямо противоположная информация". Военные "соседи" понимали ситуацию так же, как и мы, но генерал-полковник на них "давил". Мол, "в армии египетской наши советники вплоть до батальона, мы ее вооружаем, мы ее учим — она связана с нами навеки!"

Вот и шли мне из Центра телеграммы: надо это уточнить, надо это проверить, ваша информация идет вразрез с информацией посла, договоритесь с послом, чтобы у вас был единый взгляд, и т.д. и т.п.

В один из критических моментов я даже выступал на Политбюро... Как мне рассказали, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный после того сказал: "Так, как представитель КГБ говорит о президенте — у нас вообще не принято говорить так о президентах, в таких выражениях".

Юрий Владимирович потом мне советовал: "Ты выражения все-таки выбирай получше, а существо оставляй..." То есть бей фактами, а не матерными словами — смысл такой...

- Итак, вы согласились стать начальником Управления "С"...

 — Андропов сказал: "Это приказ, у тебя нет выбора" и отпустил меня закончить дела в резидентуре... С мая 1974-го по август 1979-го я был на должности начальника нелегальной разведки, после чего меня назначили первым заместителем начальника "большой" советской разведки.

- Нелегальная разведка окружена тайнами и легендами. Вот, правда ли, что даже Председатель КГБ СССР не имел права знать имена нелегальных сотрудников?

 — Действительно, много было сплетен — вроде того, к примеру, что пришел в разведку Примаков, и тут же потребовал списки всей агентуры, а потом кому-то их продал...

Но никаких ведь списков агентуры никогда не было — это табу! Как неоднократно говорил Андропов: "У вас штучная работа, штучный товар". И каждая "штука" должна лежать отдельно!

У каждого направленца лежат дела на агента, и он знает его имя и все прочее. Начальник, конечно, должен знать, что у него в такой-то стране есть агент с такими-то возможностями. Например, один работает в шифровальной службе, другой сидит в канцелярии президента... Но как его зовут, он не знает, и должность его тоже. Тем самым каждый начальник соблюдает разведывательную этику и как бы сохраняет себя подспудно. Если ты не знаешь, то не можешь никуда это сообщить. Да и зачем ему знать имя нелегала, когда нелегал уже сам старается свою фамилию забыть, чтоб она не всплыла где-то?

- Боюсь, вы опять не сможете рассказать ни про кого из своих замечательных сотрудников...

 — Считаю, что я родился под счастливой звездой, — провалов нелегалов у меня не было. Наверное, просто повезло. А если нет провалившихся, то нет и имен... В этом известный парадокс нашей жизни. Хотя среди разведчиков, которые работали в легальных резидентурах, мы же тоже не открываем всех подряд. И вообще считается преступлением, если кто-то раскрывает имя ветерана, нашего пенсионера... Такими делами должна интересоваться военная прокуратура.

- Учитываю. Но не считая это намеком, все-таки перехожу от вопросов агентурной работы к внешней политике... В качестве 1-го заместителя начальника разведки вы побывали в Афганистане. Зачем?

 — Туда я поехал в начале декабря 1979 года — готовить смену власти. К тому времени мы убедились, что Амин — фашист, диктатор и душегуб, и были достаточные основания считать, что он смотрит в сторону США. Бесконечные репрессии, отправление на тот свет политических противников, борьба со священнослужителями — то, что вызвало практически гражданскую войну. Партия, которая пришла к власти, раскололась на халькистов и парчамистов. Последние сказали нам, что они намерены изменить ситуацию, запросили помощи. Было принято решение помочь парчамистам прийти к власти, изменить ситуацию в лучшую сторону, спасти Афганистан от гибели.

- И когда советское руководство решило сменить власть в этой традиционно дружественной нам стране?

 — Далеко не сразу. Я поехал, чтобы изучить обстановку. Мы досконально разбирались, взвешивали силы и той, и другой стороны. Кстати, и Амин, и его предшественники все время просили нас ввести армию для оказания им помощи, но даже отправляясь туда, я еще не знал, что будет ввод войск. Однако, исполняя просьбу руководства, и в то же время выполняя задачу поддержать новую власть, армия наша начала туда вхождение.

У нас были уже свои разведывательно-диверсионные группы, которые тоже могли кое-что сделать. Мы, старшие сотрудники разведки, распределили, кто за что отвечает. Я отвечал за взятие под контроль парчамистами семи объектов, они все были бескровно взяты — была работа проведена соответствующая.

Я там пробыл весь декабрь, и когда задача была выполнена, то уехал и, по-моему, 31 декабря 1979 г. докладывал Андропову. Новый год встречал дома с сознанием выполненного долга.

- С Советской Армией вам там встречаться не пришлось?

 — Я должен был обеспечить высадку на Кабульский аэродром частей 103-й десантной дивизии. Можно сказать, высадились они благополучно — стрельбы не было, хотя один самолет разбился... На другой день я вводил в боевые порядки дивизии наши разведывательно-диверсионные группы, чтобы они показали, куда идти. Генерал в десантной форме представился: "Командир 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Рябченко" "Что ж вы не сказали, — спрашиваю, — что дивизия Краснознаменная, ордена Кутузова II степени?" "Откуда вы знаете?!" Да вот, говорю, это моя родная дивизия, я в ней воевал...

Кстати, сейчас она составила костяк мобильных сил Белоруссии. Два года назад я навестил то, что осталось от дивизии — даже парад по случаю моего прибытия устроили, десантники кирпичи о голову разбивали, демонстрировали захват автотранспорта...

- Вадим Алексеевич, давайте обратимся к сослагательному наклонению: что было бы, если бы наши войска не вошли в Афганистан?

 — Родоначальники талибов вели там войну с центральным правительством... Диктатор Амин метался, он мог обратиться за помощью к американцам. Если бы мы не ввели войска, то там с непредсказуемыми последствиями продолжала бы нарастать гражданская война, возможно было вмешательство американцев. В конце концов они и вошли туда — через 20 с лишним лет...

Советское руководство рассчитывало, что войска войдут, встанут в гарнизонах, наступит стабилизация, у нового правительства будет возможность действовать более решительно, прекратится междоусобица. Но с течением времени начались нападения на наши гарнизоны, мы стали отвечать и втянулись в войну...

- А можно было не втянуться?

 — Уже через два года вполне можно было сделать вывод о бесперспективности нашего пребывания там, потому что обстановка все ухудшалась и ухудшалась. Значит, надо было бросать Афганистан и себя спасать, а мы и его не спасли, и себя загнали в тупик...

- Ну а какие, как вы считаете, перспективы нынешнего американского присутствия в Афганистане?

 — Следует учитывать, что американцы заручились серьезной поддержкой. Они ударили по талибам, действия которых вызывают опасения во многих страна, в том числе и в мусульманском мире. Их поддержал даже Пакистан, с баз которого талибы питались, формируя там и свое мировоззрение, и свои отряды.

Но Афганистан — страна с племенным устройством, с кочевыми племенами, которые не привыкли никому подчиняться. Там господствует идея, что со всеми иноверными надо бороться до последней капли крови — с присутствием иностранцев афганцы не могут примириться генетически. Сопротивление может нарастать по мере увеличения присутствия иностранцев... Трудно сейчас дать прогноз, но легкого пути у американцев, и тех, кто там с ними находится, не будет...

Тем более, что очень трудно гарантировать стабильность в афганском руководстве — идет информация, что и там начались распри. Север никогда не примирится с господством центральной и южной части, а те никогда не будут приветствовать равенства в правах узбеков и таджиков, составляющих Северный альянс. Есть сложные межрелигиозные, межэтнические, межнациональные проблемы... В Афганистане ведь никогда не было центральной единой власти — был король, который лавировал, заигрывал с племенами. Они приезжали, устраивали джиргу, дарили друг другу подарки, разъезжались — и каждый проводил свою политику.

Я думаю, что Афганистан для американцев — это очень надолго, и там все время с позиций силы нужно будет действовать.

- Когда вы закончили свою службу в разведке?

 — Почему закончил? Из разведки я не уходил, и до сих пор не ушел, несмотря на возраст. И прослужил я на действительной службе довольно долго... Хотя мог уйти десять лет тому назад. Бакатин, последний председатель КГБ, главной задачей которого было разогнать и ликвидировать органы...

- Насколько известно — друг пресловутого Олега Калугина, бывшего у него советником...

 — Ну, об этих фигурах я неоднократно высказывался и в интервью, и в книгах, так что оставим... Так вот, он занялся разгромом наших структур. Поскольку разведка не имела никакого отношения к ГКЧП, меня вызвал зам Бакатина по кадрам — из тогдашних назначенцев — и сказал: претензий к вам нет, но возраст у вас пенсионный, будем вас оформлять на заслуженный отдых...

А вы что, спрашиваю, всех начинаете увольнять? Кто у вас будет работать? И где преемственность? В разведке очень долгий путь становления — начальник подразделения только где-то к 50 годам созревает для этого... А вы начинаете увольнять всех — с 45 лет. "Что вы предлагаете?" Говорю: старых людей, вроде меня, отправляйте на пенсию. Но ведь при этом можно оставить нас консультантами... "Хорошая идея, давайте подумаем!"

Но не успел я доехать с Лубянки до Ясенево, как туда последовало указание: Кирпиченко уволить немедленно, не может быть никакого вопроса об оставлении консультантом!

- Комментарии излишни...

 — Я начал оформляться, но тут на должность директора Службы внешней разведки пришел Евгений Максимович Примаков, мой товарищ по Институту востоковедения, с которым я встречался в разных ситуациях, мы поддерживали и личные, и деловые отношения в течение многих лет. Он мне позвонил и сказал: "Я человек новый, ты человек опытный. Прошу тебя остаться в разведке и возглавить группу консультантов!".

- И вы остались в строю...

 — Да, действующим генералом, и еще прослужил несколько лет. Но и теперь, уйдя в отставку, продолжаю выполнять консультативные функции, у меня много конкретной работы, я веду две программы, руковожу авторским коллективом "Очерков истории Российской внешней разведки", являюсь руководителем группы, которая создает документальные фильмы по истории разведки... К тому же, все эти годы я довольно активно ездил на разные международные конференции, где обсуждались проблемы настоящего и будущего разведок.

- Вадим Алексеевич, разрешите задать вопрос, касающийся секретной информации... Как вы оцениваете нынешних руководителей Российской внешней разведки?

 — Люди, которые сейчас находятся в руководстве разведки, пришли в нашу службу порядка 25 лет назад... Многих я знал, когда они только начинали свой путь, были еще оперуполномоченными. Скажу, что как раз те, которые запомнились своей активностью, рассудительностью — они сейчас и находятся в руководстве разведки. Если в смутный период после 1991 года на должности заместителей директора, начальников некоторых департаментов приходили какие-то сторонние люди, назначения которых не были, с моей точки зрения, естественными, то сейчас таких людей у нас нет. Все прошли путь активной разведывательной работы, все наши ступени — и все эти люди профессионалы.

Это естественно — в руководстве разведки должны быть только профессионалы!