Разведчик с маршрута 36
29 Августа 2001
Михаил ИЛЬИНСКИЙ
Живет в Москве, неподалеку от Лужников, казалось бы, ничем не приметный человек. Аккуратно подстрижен, с тонкой полоской усов над верхней губой. Невысокого роста, с палочкой. Но заметна офицерская выправка, ни тени сутулости. А человеку-то этому без малого век. 18 августа этого года Борису ГУДЗЮ исполнилось 99 лет. Он — один из старейших чекистов.
Борис Игнатьевич изрядно удивился, когда узнал о моем желании написать именно о нем, но объяснение, что на свете осталось немного людей, которые начинали службу в ВЧК почти сразу после ее образования, то есть добрых восемьдесят лет тому назад, принял благосклонно.
— Отец мой, Игнатий Корнилович, участвовал в революционной деятельности еще в студенческие годы в Херсоне, — начал он рассказ о своей длинной и сложной жизни. — Царская охранка его выследила, арестовала. Затем отца судили, держали под особым наблюдением. Он был вынужден вместе с семьей (моя мать Антонина Эдуардовна Гинце из обрусевших немцев, работала на фирме "Зингер") переезжать из города в город. На работу он мог устраиваться только с согласия губернатора (был земским служащим). Жил в Симбирске и Перми, Ярославле и Харькове, Самаре и Архангельске, Уфе и Николаеве, Твери и Пензе... Тринадцать городов сменил за двадцать два года — с 1895 по 1917-й...
Февральская революция 1917 года застала семью Гудзей в Туле. Там Гудзь-младший вместе с группой студентов-радикалов участвовал в аресте местного начальника жандармского управления, самого генерала фон Вольского. Не зная о том, что необходимо иметь при себе ордер на арест, четырнадцатилетний Борис ворвался в квартиру генерала и ломким мальчишеским голосом прокричал: "Именем революции вы арестованы!" Генерал удивился, но сдался... С тех пор Борису Гудзю еще много раз приходилось произносить эту страшную фразу: "Именем революции вы... " Пока же жизнь заставляла его проходить свои университеты. В семнадцать лет — Западный фронт, в восемнадцать — школа военных мотористов, водителей автотранспорта. В двадцать лет Борис был принят на работу в органы государственной безопасности самим Артуром Христиановичем Артузовым (Фраучи) — членом Коллегии, начальником контрразведывательного отдела ОГПУ. Рекомендации молодому чекисту дали А. Х. Артузов, А. Д. Цюрупа и контрразведчик С. И. Хайбулин. Артузов знал семью Гудзей с начала 1890-х годов, был другом отца. Они собирались по вечерам, вместе пели старинные песни. У Игнатия был баритон, у Артура тенор. Им нередко составлял компанию и А. Д. Цюрупа — сокурсник Гудзя-отца в студенческие времена в Херсоне.
Вместе они начали участвовать в революционной деятельности, вместе были арестованы, сидели в одной тюрьме. Борис Игнатьевич протянул мне завизированную копию документа от 28 марта 1923 года на старой серой бумаге.
— Это письмо зампреда СНК А. Д. Цюрупы зампреду ГПУ И. С. Уншлихту, — пояснил Борис Игнатьевич. Читаю: "... Позвольте рекомендовать Гудзя Б. И. Знаю лично как честного, преданного и старательного работника... " Виза Уншлихта: рассмотреть... Гудзь бережно сложил документ, положил в заветную красную папку. В ней — вся его жизнь. Вот Борис Игнатьевич — сотрудник Пятого отделения контрразведки ОГПУ. Он занимался агентурно-оперативной работой по охране государственной границы — погранвойск тогда еще не было. Его непосредственным руководителем был Артузов — настоящий интеллигент, интеллектуал, непревзойденный мастер психологического анализа и оперативных разработок.
— В Пятом отделении я постигал стиль работы Артузова, — вспоминает Борис Гудзь. — Стиль этот предполагал не только непреложное следование духу и букве закона, но и четкую детальную разработку каждой операции, такую энигматическую игру ума, которая запутывала противника и непременно приводила в расставленные нами сети. Так было, например, при проведении знаменитых операций "Трест" и "Синдикат-2". В частности, я готовил документы при разработке генерала Кутепова, Сиднея Рейли. Случались и проколы. Не успел, например, помешать Борису Савинкову покончить с собой. А я ведь был рядом... Из своей работы в 6-м отделении (борьба с контрреволюционной деятельностью) особенно запомнилось дело поручика Потехина и Потте. Это было активное мероприятие по борьбе с белым террором, чинимым из-за рубежа белогвардейскими центрами. Из донесения "источника" стало известно, что в Москву для проведения терактов направлен некто Потехин. У него где-то в Калуге жила сестра-учительница. Ее дом мог быть использован террористами как явочная квартира или место собраний. Вот, пожалуй, и вся информация...
За сестрой установили наблюдение. Ниточка привела к дому в одном из подмосковных дачных поселков. Там скрывались основные силы группы, находился склад с оружием, боеприпасами, контрреволюционной литературой.
Захват Потехина наметили произвести в Москве, у входа в Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал. Руководить опергруппой было поручено мне. Никогда не забуду лица Потехина. Он очень боялся ареста. В загранцентре его убедили: лучше пуля в сердце или в висок, чем застенки ОГПУ. Там все равно смерть под пыткам и или расстрел по приговору суда. Конец — один, а ущерб белому делу в случае поимки — колоссальный...
— Со временем у меня накопился немалый опыт. Я окончил философский факультет двухгодичного университета при институте Красной профессуры, был секретарем парторганизации отделения. В 1925 году меня командировали на разоружение Чечни. В 1926-м работал в Дагестане, собирал оружие, оставшееся со времени гражданской войны на Кавказе...
Первое задание за границей довелось выполнять в 1926 году. Под видом корреспондента меня командировали на пароходе по транспортной линии Одесса — Стамбул — Порт-Саид — Афины — Одесса. На поездку отводилось полтора месяца. Я должен был изучить деятельность контрразведок, собрать документы о полицейском режиме в портах и районах, где могли останавливаться советские суда и выходить на берег советские пассажиры. Миссию свою выполнил успешно, вернулся в Центр и два года работал в секретно-оперативном управлении ОГПУ.
Сюда поступали самые секретные материалы "альбомного характера": фотографии из иностранных посольств, компромат, ложившийся в основу оперативных разработок. Там я начал изучать методы деятельности японской разведки против нас. Это в значительной степени обосновало мою просьбу об отправке на работу в 1932 году на Восток, в Иркутск. Там возникла сложная оперативная военно-политическая и хозяйственная обстановка. Захват японцами Маньчжурии, образование марионеточного государства Маньчжоу-Го превратили почти 600-километровый участок Забайкалья и Восточной Сибири в обширный пограничный край.
Командировал меня Артузов. Я отвечал за контрразведывательную и разведывательную работу при штабе 53-го погранотряда, провел несколько масштабных операций. Многие сомневались, что на Востоке, как в прошлом на Западе (по типу операций "Трест" и "Синдикат"), можно создать видимость действия фиктивного "антисоветского центра". Но в него поверили на той стороне границы. Японская военная миссия в Харбине сколотила спецгруппу для ведения шпионско-диверсионной работы на Дальнем Востоке и стала засылать к нам свою агентуру. Так была выявлена и захвачена группа полковника Топхаева, бурята, выполнявшего карательные функции в банде атамана Семенова. Затем меня отозвали в Москву, а в феврале 1933 года направили в Токио резидентом по линии ИНО — политической разведки ОГПУ.
В составе резидентуры было нас всего четверо: резидент, его помощник (зам), оперативный работник и шифровальщик. За три года удалось завербовать трех важных агентов из числа японских сотрудников жандармского управления и особой полиции. Работа резидентуры носила главным образом контрразведывательный характер. Иными словами, нашей задачей была нейтрализация действий японских милитаристов против нашей страны и ее граждан. Кроме того, на нас были возложены также и военно-политические функции.
Середина 30-х годов была особенно трудным временем. До нас доходили сведения о том, что в Москве в чекистских органах стали фабриковаться дела, что старые кадры стали необоснованно заменять новыми. Начинались процессы над "врагами народа". Все это тревожило, но не ломало веры в справедливость. Но о какой справедливости могла тогда идти речь? Мы многое тогда не понимали...
... Из Японии Борис Гудзь вернулся в 1936 году. В столице уже произошли большие перемены. ГГ. Ягода, генеральный комиссар и нарком НКВД до Н. И.Ежова, спровадил Артузова с поста начальника Иностранного отдела из органов ОГПУ, перебросил его в Четвертое управление Генштаба, якобы под предлогом "усиления" разведуправления РККА. Новый начальник ИНО Слуцкий отнесся к Гудзю более чем холодно: он отправил его в отпуск, не выслушал даже отчета о положении дел в резидентуре и в самой Японии, где Гудзь (под фамилией Гинце) проработал в весьма непростой период международной жизни (тогда создавался антикоминтерновский пакт, укреплялись связи Германии, Японии, Италии, нацеленные против СССР).
После "отпуска" Гудзь был переведен из органов госбезопасности в звании полкового комиссара (полковника) в Четвертое (разведывательное) управление ГШ РККА, во Второй (Восточный) отдел. Там под началом Карина проработал тринадцать месяцев, курируя проведение в Токио операции, главным действующим лицом которой был "Рамзай" (Рихард Зорге).
В должности резидента ИНО Гудзя заменил в Токио его бывший помощник Иван Иванович Шабека. Он проработал до 1939 года, затем был отозван, а по приезде в Москву попал на Лубянку, был допрошен с пристрастием, быстро признался, что завербован в Токио, стал японским шпионом. За это и был расстрелян.
В 1937 году арестовали Александру — старшую сестру Бориса Игнатьевича. Тень "врага народа" пала и на бывшего резидента советской разведки. И снова перед глазами документ из тех лет: "Гудзь Б. И. уволен из РУ РККА за невозможностью использования. Работа на секретных объектах нежелательна". Далее подписи начальника Второго отдела Хабизова и парторга Котляревского... И здесь же дата — 11 августа 1937 года. До дня рождения-35-летия — Гудзю оставалась всего неделя. Возможно, именно благодаря этому он остался в живых. Позже стало известно, что, не без ведома Сталина, по требованию Ежова был составлен список тех лиц, кто перешел в Разведуправление Генштаба вместе с Артузовым. Таковых оказалось шестнадцать человек. Среди них — Карин, Штейнбрюк, Меер-Захаров, Гудзь... Большинство из них расстреляны.
— Артура Христиановича оговорил Семен Урицкий, — продолжил свой рассказ Борис Игнатьевич.
— Это он объявил Артузова немецким шпионом. Начальник ИНО Слуцкий погиб при странных, невыясненных обстоятельствах, умер в рабочем кабинете Фриновского.
Меня же, наверное, спасли ангелы-хранители, — улыбнулся Гудзь.
— Сестру осудили на восемь лет каторжных работ за контрреволюционную деятельность: в ее дневниках нашли имена "врагов народа", на которых она не донесла сталинской охранке. За это и была наказана. Она не выдержала мучений. Ее похоронили в братской могиле где-то на Колыме. Дело сестры вел мой товарищ еще по КРО Федор Дегтярев. Он сделал все возможное, чтобы спасти Александру. Позже погиб и он. Прекрасный пловец, Федор утонул в реке. Это был смелый и честный человек. Кавалер ордена Красного Знамени. Но сколько было таких и ушло...
А я как-то шел по улице и случайно встретил старого знакомого по работе в Сибири — Сурена Аршакуни. Сказал ему, что выгнан отовсюду, исключен из партии, готов на любую работу и ничего не могу найти. "Приходи ко мне в "Дальстрой"! Что-нибудь придумаем", неожиданно пригласил Сурен и не обманул. Через неделю я пришел в контору "Дальстроя", узнал, что принят на работу. Невероятно. Хотел поблагодарить Сурена. Но... Его уже не было в управлении. Арестовали. След его пропал. Заканчивался 1937 год...
В 1938-м Борис устроился на работу водителем в Первый Московский автобусный парк. Обслуживал линию "Белорусский вокзал — Черемушки". Маршруты 3, 5, 36...
После начала Великой Отечественной был командирован с автобусной колонной на фронт, на Ржевское направление. Попали в окружение, но прорвались. Вывели 76 автобусов, доставили в Калинин и сдали в военную комендатуру все имущество и документы погибших...
— В 1949-м меня восстановили в партии, но о работе в разведке следовало забыть и не вспоминать даже в моменты откровений. Сейчас я — пенсионер. Работаю над книгами, просиживаю в архивах. У меня, несмотря на возраст, хорошая память, я располагаю многими неизвестными или малоизвестными документами. Надеюсь, еще тряхну стариной!.. И в этой книге — тоже!
Живет в Москве, неподалеку от Лужников, казалось бы, ничем не приметный человек. Аккуратно подстрижен, с тонкой полоской усов над верхней губой. Невысокого роста, с палочкой. Но заметна офицерская выправка, ни тени сутулости. А человеку-то этому без малого век. 18 августа этого года Борису ГУДЗЮ исполнилось 99 лет. Он — один из старейших чекистов.
Борис Игнатьевич изрядно удивился, когда узнал о моем желании написать именно о нем, но объяснение, что на свете осталось немного людей, которые начинали службу в ВЧК почти сразу после ее образования, то есть добрых восемьдесят лет тому назад, принял благосклонно.
— Отец мой, Игнатий Корнилович, участвовал в революционной деятельности еще в студенческие годы в Херсоне, — начал он рассказ о своей длинной и сложной жизни. — Царская охранка его выследила, арестовала. Затем отца судили, держали под особым наблюдением. Он был вынужден вместе с семьей (моя мать Антонина Эдуардовна Гинце из обрусевших немцев, работала на фирме "Зингер") переезжать из города в город. На работу он мог устраиваться только с согласия губернатора (был земским служащим). Жил в Симбирске и Перми, Ярославле и Харькове, Самаре и Архангельске, Уфе и Николаеве, Твери и Пензе... Тринадцать городов сменил за двадцать два года — с 1895 по 1917-й...
Февральская революция 1917 года застала семью Гудзей в Туле. Там Гудзь-младший вместе с группой студентов-радикалов участвовал в аресте местного начальника жандармского управления, самого генерала фон Вольского. Не зная о том, что необходимо иметь при себе ордер на арест, четырнадцатилетний Борис ворвался в квартиру генерала и ломким мальчишеским голосом прокричал: "Именем революции вы арестованы!" Генерал удивился, но сдался... С тех пор Борису Гудзю еще много раз приходилось произносить эту страшную фразу: "Именем революции вы... " Пока же жизнь заставляла его проходить свои университеты. В семнадцать лет — Западный фронт, в восемнадцать — школа военных мотористов, водителей автотранспорта. В двадцать лет Борис был принят на работу в органы государственной безопасности самим Артуром Христиановичем Артузовым (Фраучи) — членом Коллегии, начальником контрразведывательного отдела ОГПУ. Рекомендации молодому чекисту дали А. Х. Артузов, А. Д. Цюрупа и контрразведчик С. И. Хайбулин. Артузов знал семью Гудзей с начала 1890-х годов, был другом отца. Они собирались по вечерам, вместе пели старинные песни. У Игнатия был баритон, у Артура тенор. Им нередко составлял компанию и А. Д. Цюрупа — сокурсник Гудзя-отца в студенческие времена в Херсоне.
Вместе они начали участвовать в революционной деятельности, вместе были арестованы, сидели в одной тюрьме. Борис Игнатьевич протянул мне завизированную копию документа от 28 марта 1923 года на старой серой бумаге.
— Это письмо зампреда СНК А. Д. Цюрупы зампреду ГПУ И. С. Уншлихту, — пояснил Борис Игнатьевич. Читаю: "... Позвольте рекомендовать Гудзя Б. И. Знаю лично как честного, преданного и старательного работника... " Виза Уншлихта: рассмотреть... Гудзь бережно сложил документ, положил в заветную красную папку. В ней — вся его жизнь. Вот Борис Игнатьевич — сотрудник Пятого отделения контрразведки ОГПУ. Он занимался агентурно-оперативной работой по охране государственной границы — погранвойск тогда еще не было. Его непосредственным руководителем был Артузов — настоящий интеллигент, интеллектуал, непревзойденный мастер психологического анализа и оперативных разработок.
— В Пятом отделении я постигал стиль работы Артузова, — вспоминает Борис Гудзь. — Стиль этот предполагал не только непреложное следование духу и букве закона, но и четкую детальную разработку каждой операции, такую энигматическую игру ума, которая запутывала противника и непременно приводила в расставленные нами сети. Так было, например, при проведении знаменитых операций "Трест" и "Синдикат-2". В частности, я готовил документы при разработке генерала Кутепова, Сиднея Рейли. Случались и проколы. Не успел, например, помешать Борису Савинкову покончить с собой. А я ведь был рядом... Из своей работы в 6-м отделении (борьба с контрреволюционной деятельностью) особенно запомнилось дело поручика Потехина и Потте. Это было активное мероприятие по борьбе с белым террором, чинимым из-за рубежа белогвардейскими центрами. Из донесения "источника" стало известно, что в Москву для проведения терактов направлен некто Потехин. У него где-то в Калуге жила сестра-учительница. Ее дом мог быть использован террористами как явочная квартира или место собраний. Вот, пожалуй, и вся информация...
За сестрой установили наблюдение. Ниточка привела к дому в одном из подмосковных дачных поселков. Там скрывались основные силы группы, находился склад с оружием, боеприпасами, контрреволюционной литературой.
Захват Потехина наметили произвести в Москве, у входа в Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал. Руководить опергруппой было поручено мне. Никогда не забуду лица Потехина. Он очень боялся ареста. В загранцентре его убедили: лучше пуля в сердце или в висок, чем застенки ОГПУ. Там все равно смерть под пыткам и или расстрел по приговору суда. Конец — один, а ущерб белому делу в случае поимки — колоссальный...
— Со временем у меня накопился немалый опыт. Я окончил философский факультет двухгодичного университета при институте Красной профессуры, был секретарем парторганизации отделения. В 1925 году меня командировали на разоружение Чечни. В 1926-м работал в Дагестане, собирал оружие, оставшееся со времени гражданской войны на Кавказе...
Первое задание за границей довелось выполнять в 1926 году. Под видом корреспондента меня командировали на пароходе по транспортной линии Одесса — Стамбул — Порт-Саид — Афины — Одесса. На поездку отводилось полтора месяца. Я должен был изучить деятельность контрразведок, собрать документы о полицейском режиме в портах и районах, где могли останавливаться советские суда и выходить на берег советские пассажиры. Миссию свою выполнил успешно, вернулся в Центр и два года работал в секретно-оперативном управлении ОГПУ.
Сюда поступали самые секретные материалы "альбомного характера": фотографии из иностранных посольств, компромат, ложившийся в основу оперативных разработок. Там я начал изучать методы деятельности японской разведки против нас. Это в значительной степени обосновало мою просьбу об отправке на работу в 1932 году на Восток, в Иркутск. Там возникла сложная оперативная военно-политическая и хозяйственная обстановка. Захват японцами Маньчжурии, образование марионеточного государства Маньчжоу-Го превратили почти 600-километровый участок Забайкалья и Восточной Сибири в обширный пограничный край.
Командировал меня Артузов. Я отвечал за контрразведывательную и разведывательную работу при штабе 53-го погранотряда, провел несколько масштабных операций. Многие сомневались, что на Востоке, как в прошлом на Западе (по типу операций "Трест" и "Синдикат"), можно создать видимость действия фиктивного "антисоветского центра". Но в него поверили на той стороне границы. Японская военная миссия в Харбине сколотила спецгруппу для ведения шпионско-диверсионной работы на Дальнем Востоке и стала засылать к нам свою агентуру. Так была выявлена и захвачена группа полковника Топхаева, бурята, выполнявшего карательные функции в банде атамана Семенова. Затем меня отозвали в Москву, а в феврале 1933 года направили в Токио резидентом по линии ИНО — политической разведки ОГПУ.
В составе резидентуры было нас всего четверо: резидент, его помощник (зам), оперативный работник и шифровальщик. За три года удалось завербовать трех важных агентов из числа японских сотрудников жандармского управления и особой полиции. Работа резидентуры носила главным образом контрразведывательный характер. Иными словами, нашей задачей была нейтрализация действий японских милитаристов против нашей страны и ее граждан. Кроме того, на нас были возложены также и военно-политические функции.
Середина 30-х годов была особенно трудным временем. До нас доходили сведения о том, что в Москве в чекистских органах стали фабриковаться дела, что старые кадры стали необоснованно заменять новыми. Начинались процессы над "врагами народа". Все это тревожило, но не ломало веры в справедливость. Но о какой справедливости могла тогда идти речь? Мы многое тогда не понимали...
... Из Японии Борис Гудзь вернулся в 1936 году. В столице уже произошли большие перемены. ГГ. Ягода, генеральный комиссар и нарком НКВД до Н. И.Ежова, спровадил Артузова с поста начальника Иностранного отдела из органов ОГПУ, перебросил его в Четвертое управление Генштаба, якобы под предлогом "усиления" разведуправления РККА. Новый начальник ИНО Слуцкий отнесся к Гудзю более чем холодно: он отправил его в отпуск, не выслушал даже отчета о положении дел в резидентуре и в самой Японии, где Гудзь (под фамилией Гинце) проработал в весьма непростой период международной жизни (тогда создавался антикоминтерновский пакт, укреплялись связи Германии, Японии, Италии, нацеленные против СССР).
После "отпуска" Гудзь был переведен из органов госбезопасности в звании полкового комиссара (полковника) в Четвертое (разведывательное) управление ГШ РККА, во Второй (Восточный) отдел. Там под началом Карина проработал тринадцать месяцев, курируя проведение в Токио операции, главным действующим лицом которой был "Рамзай" (Рихард Зорге).
В должности резидента ИНО Гудзя заменил в Токио его бывший помощник Иван Иванович Шабека. Он проработал до 1939 года, затем был отозван, а по приезде в Москву попал на Лубянку, был допрошен с пристрастием, быстро признался, что завербован в Токио, стал японским шпионом. За это и был расстрелян.
В 1937 году арестовали Александру — старшую сестру Бориса Игнатьевича. Тень "врага народа" пала и на бывшего резидента советской разведки. И снова перед глазами документ из тех лет: "Гудзь Б. И. уволен из РУ РККА за невозможностью использования. Работа на секретных объектах нежелательна". Далее подписи начальника Второго отдела Хабизова и парторга Котляревского... И здесь же дата — 11 августа 1937 года. До дня рождения-35-летия — Гудзю оставалась всего неделя. Возможно, именно благодаря этому он остался в живых. Позже стало известно, что, не без ведома Сталина, по требованию Ежова был составлен список тех лиц, кто перешел в Разведуправление Генштаба вместе с Артузовым. Таковых оказалось шестнадцать человек. Среди них — Карин, Штейнбрюк, Меер-Захаров, Гудзь... Большинство из них расстреляны.
— Артура Христиановича оговорил Семен Урицкий, — продолжил свой рассказ Борис Игнатьевич.
— Это он объявил Артузова немецким шпионом. Начальник ИНО Слуцкий погиб при странных, невыясненных обстоятельствах, умер в рабочем кабинете Фриновского.
Меня же, наверное, спасли ангелы-хранители, — улыбнулся Гудзь.
— Сестру осудили на восемь лет каторжных работ за контрреволюционную деятельность: в ее дневниках нашли имена "врагов народа", на которых она не донесла сталинской охранке. За это и была наказана. Она не выдержала мучений. Ее похоронили в братской могиле где-то на Колыме. Дело сестры вел мой товарищ еще по КРО Федор Дегтярев. Он сделал все возможное, чтобы спасти Александру. Позже погиб и он. Прекрасный пловец, Федор утонул в реке. Это был смелый и честный человек. Кавалер ордена Красного Знамени. Но сколько было таких и ушло...
А я как-то шел по улице и случайно встретил старого знакомого по работе в Сибири — Сурена Аршакуни. Сказал ему, что выгнан отовсюду, исключен из партии, готов на любую работу и ничего не могу найти. "Приходи ко мне в "Дальстрой"! Что-нибудь придумаем", неожиданно пригласил Сурен и не обманул. Через неделю я пришел в контору "Дальстроя", узнал, что принят на работу. Невероятно. Хотел поблагодарить Сурена. Но... Его уже не было в управлении. Арестовали. След его пропал. Заканчивался 1937 год...
В 1938-м Борис устроился на работу водителем в Первый Московский автобусный парк. Обслуживал линию "Белорусский вокзал — Черемушки". Маршруты 3, 5, 36...
После начала Великой Отечественной был командирован с автобусной колонной на фронт, на Ржевское направление. Попали в окружение, но прорвались. Вывели 76 автобусов, доставили в Калинин и сдали в военную комендатуру все имущество и документы погибших...
— В 1949-м меня восстановили в партии, но о работе в разведке следовало забыть и не вспоминать даже в моменты откровений. Сейчас я — пенсионер. Работаю над книгами, просиживаю в архивах. У меня, несмотря на возраст, хорошая память, я располагаю многими неизвестными или малоизвестными документами. Надеюсь, еще тряхну стариной!.. И в этой книге — тоже!
Источник: Российские вести
Публикации за Август 2001
Нелегальные супруги
3 Августа 2001
